Мистерии

Кнут Гамсун

14

На следующее утри, очень рано, Минутка уже снова был в гостинице. Он тихо вошел в номер Нагеля, положил на стол его часы, несколько бумажек, огрызок карандаша и пузырек с ядом и хотел было так же тихо удалиться, но тут проснулся Нагель, и Минутке пришлось объяснить, зачем он пришел.

– Эти вещи я нашел в карманах вашего жилета, – сказал он.

– В карманах жилета? Ах да, черт возьми, верно, верно! А который теперь час?

– Восемь. Но ваши часы стоят, я не хотел их заводить.

– Надеюсь, вы не выпили синильную кислоту?

Минутка улыбнулся и покачал головой.

– Нет, – ответил он.

– И даже не попробовали? Тут было пол-пузырька, дайте-ка посмотрю.

Минутка протянул ему пузырек, чтобы он убедился, что осталось столько же кислоты, сколько было.

–

Хорошо. Так вы говорите, сейчас восемь? Время вставать… Да, пока я не забыл, Грегорд, не могли бы вы раздобыть мне где-нибудь напрокат скрипку? Я попробую, мне хотелось бы научиться… Ну, все это, конечно, глупости… Дело вот в чем: я хотел бы купить скрипку, чтобы подарить ее одному знакомому; мне она нужна не для себя. Вы должны во что бы то ни стало приискать мне скрипку, хоть из-под земли, но достаньте!

Минутка постарается исполнить эту просьбу, уж он, поверьте, сделает все, что будет в его силах.

– Весьма вам благодарен. Загляните ко мне, когда будет охота. Дорогу вы уже знаете. Всего доброго.

Час спустя Нагель уже был в лесу, прилегавшем к дому пастора. Земля еще не просохла после дождя, который накануне лил весь день, а солнце пробивалось сквозь тучи и мало грело. Он присел на камень и уставился на дорогу. Он сразу заметил знакомые следы на мягком песке и был теперь почти уверен, что это следы Дагни, что она пошла в город. Он довольно долго ждал понапрасну, решил наконец отправиться ей навстречу и поднялся с камня.

И действительно, он не ошибся, – на опушке леса он ее встретил. В руках у нее была книга – «Гертруда Кольбьернсен» Скрама.

Они поговорили немного об этой книге, потом она сказала:

– Представляете себе… наша собака погибла.

– Неужели? – переспросил он.

– Несколько дней назад. Мы нашли ее уже окоченевшей. Не могу понять, отчего это произошло.

– А по-моему, у вас была на редкость противная собака; простите, пожалуйста, но бульдоги со вздернутыми носами и мордами, похожими на наглые человеческие лица, меня всегда отталкивали. Когда он глядел на кого-нибудь, уголки его губ опускались, словно он нес бремя мировой скорби. Не буду скрывать, я рад, что он околел.

– Как вам не стыдно…

Но он нервно прервал ее, явно желая по той или иной причине перевести разговор на другую тему. Он вдруг ни с того ни с сего заговорил об одном человеке, с которым ему когда-то довелось повстречаться и который оказался удивительно забавным. Человек этот слегка з-заикался, и он этого не скрывал, напротив, он старался з-заикаться даже нарочно, чтобы подчеркнуть свой недостаток. При этом у него были самые странные понятия о женщинах. Первым делом он обычно рассказывал одну историю про Мексику, которая в его устах звучала особенно комично. Однажды зимой там стояли трескучие морозы, термометры буквально лопались от холода, а люди сутками не решались выходить из дому. Но вот в какой-то день этому человеку все же пришлось отправиться в соседний город, он шел по пустынной местности, только изредка на пути попадались одинокие строения, а холодный ветер обжигал ему лицо. И в эту невероятную стужу из хижины, которую он уже миновал, вдруг выскакивает полуголая женщина и бежит за ним, пытаясь его догнать, и все время кричит: «У вас белый нос, берегитесь, вы идете, а у вас отморожен нос!» У женщины в руках был ковшик, рукава у нее были засучены. Она увидела в окно совершенно чужого человека, у которого побелел нос от мороза, и она бросила свою работу и побежала за ним, чтобы его предупредить. Ха-ха, слыхали ли вы что-либо подобное! Она стоит с засученными рукавами на ледяном ветру, и на ее правой щеке появляется небольшое белое пятнышко, которое мало-помалу расползается на всю щеку! Ха-ха-ха, не правда ли, трудно поверить?.. Но несмотря на этот случай и на многие другие примеры женской самоотверженности, которые знал наш заика, он по этой части проявлял удивительную твердолобость. «Женщины странные и ненасытные существа, – говорил он мне, не объясняя, однако, почему он считает их такими уж странными и ненасытными. – Просто невероятно, что им иногда взбредет в голову!» – говорил он и рассказывал следующую историю: «У меня был друг, который влюбился в молодую девушку, звали ее как будто Кларой. Чего он только не делал, чтобы покорить сердце этой особы, но все было напрасно – Клара и слышать о нем не желала, хотя он был красивый и вполне добропорядочный молодой человек. У этой самой

Клары была сестра, на редкость уродливое, кривобокое и горбатое создание; и вот ей-то мой друг сделал в один прекрасный день предложение. Одному богу известно, почему он так поступил, быть может, из расчета, а быть может, в самом деле влюбился, несмотря на все ее уродство. Так что же делает Клара? Да, вот тут и проявилась женская натура в своем естестве. Клара бьется в истерике, Клара устраивает форменный скандал: „Он на мне хотел жениться! На мне! – вопит она. – Но меня ему не видеть как своих ушей, не желаю, ни за что на свете я не выйду за него!“ Ну и что вы думаете, он женился на ее горбатой сестре, в которую, видимо, сильно влюбился? Нет! В этом-то и вся соль истории. Клара не пожелала уступить его горбунье! Ха-ха-ха! Да, раз он поначалу хотел жениться на ней самой, то теперь не получит и кривобокой уродки, хотя вряд ли кто-нибудь другой отважился бы предложить той руку и сердце. Таким образом мой друг потерпел двойное фиаско». Подобных историй было у этого заики превеликое множество, и рассказывал он их чертовски забавно именно потому, что заикался. Впрочем, он вообще был весьма загадочный человек… Я вам не наскучил?

– Нет, – ответила Дагни.

– Да, так это был, значит, весьма загадочный человек. Он был такой жадный, да при этом еще и так нечист на руку, что мог, например, срезать кожаный ремень с окна вагона в поезде и прихватить его с собой – пригодится, мол, на что-нибудь. Да, он был вполне способен отмочить такую шутку; говорят, его даже как-то поймали на мелком воровстве. Но при этом иногда, под настроение, он швырял деньги не считая. Однажды, например, ему взбрело в голову устроить большую прогулку в колясках. Но знакомых в этом городе у него, увы, не было, поэтому он нанял для себя одного двадцать четыре экипажа. Двадцать три ехали впереди порожняком, а в последнем, двадцать четвертом, сидел он сам, важно поглядывая на людей, прогуливающихся пешком, да что там сидел – восседал, гордый как бог; он, мол, устроил такой великолепный кортеж!..

Нагель говорил без умолку, переходя от одной истории к другой, но успеха не имел: Дагни едва его слушала. Тогда он вдруг замолчал и собрался с мыслями. Какого черта он порет всю эту чушь, строит из себя эдакого шута горохового! Занимать молодую даму, да еще даму сердца бессмысленной болтовней об отмороженном носе или о двадцати четырех экипажах! И вдруг он вспомнил, что уже однажды опозорился, отпустив плоскую остроту насчет эскимоса и портфеля. При этом воспоминании кровь бросилась ему в лицо, он весь передернулся и замедлил шаг. Что за черт, почему он не может совладать с собой! Какой стыд! Эти минуты, когда он несет несусветный вздор и выставляет себя в дурацком виде, унижают его и сводят на нет все, чего он добился за долгие недели. Бог мой, что она должна думать о нем!

– Так сколько же дней осталось до благотворительного базара? – спросил он.

Она улыбнулась и сказала:

– Почему вы все говорите, говорите?.. Почему вы так нервничаете?

Этот вопрос явился для него таким неожиданным, что он взглянул на нее в полной растерянности. Потом он ответил:

– Фрекен Хьеллан, в нашу последнюю встречу я обещал вам, что если нам еще раз доведется увидеться, я буду говорить о чем угодно, но только не о том, о чем вы мне запретили говорить. Я пытаюсь сдержать свое обещание, до сих пор мне это удавалось.

Голос его был глухим, сердце отчаянно колотилось.

– Да, – сказала она. – Обещания надо держать, обещания надо держать.

Эта фраза прозвучала так, словно была обращена скорее к ней самой, нежели к нему.

– Еще до вашего прихода я решил попытаться сдержать свое слово. Я знал, что вас здесь встречу.

– Откуда вы могли это знать?

– Я заметил ваши следы на дороге.

Она вскинула на него глаза, но промолчала. А немного погодя сказала:

– У вас забинтована рука. Что случилось?

– Ваш пес укусил меня, – ответил он.

Они стояли и глядели друг на друга.

Он стиснул руки и заговорил, хотя это было ему мучительно трудно:

– Каждую ночь я приходил сюда, в лес, каждую ночь я стоял под вашими окнами перед тем, как пойти спать. Простите меня, это ведь не преступление. Вы запретили мне это, но я все же приходил, тут уж ничего не поделаешь; ваш пес укусил меня, он боролся за свою жизнь, я убил его, я дал ему яду, потому что он всегда лаял, когда я приходил пожелать доброй ночи вашим окнам.