Мистерии
Шрифт:
Тут она вдруг начала хохотать; она совсем забылась, не помнила уже, где находится, и, раскачиваясь на стуле, как ребенок, хохотала от души над этой жалкой шуткой. Она так и сияла.
– Представьте себе, – сказал Нагель, – мне кажется, Минутка вас ревнует.
– Нет, – возразила она неуверенно.
– А мне показалось. Впрочем, мне и в самом деле очень приятно сидеть с вами вдвоем. Так весело слышать ваш смех!
Она ничего не ответила и опустила глаза.
Они продолжали разговаривать. Нагель повернулся, чтобы не выпускать из поля зрения столик, за которым сидела Дагни.
Прошло несколько минут. К ним снова подошла фрекен Андерсен, перекинулась
Вдруг Дагни встала со своего места и подошла к столику Нагеля.
– Как вам здесь весело, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Добрый вечер, Марта. Над чем вы так смеетесь?
– Веселимся как можем, – ответил Нагель. – Я болтаю что попало, а фрекен Гудэ так добра ко мне, что даже смеется… Нельзя ли просить вас выпить с нами стаканчик вина?
Дагни села.
Грохот рукоплесканий донесся из зала, и Марта воспользовалась этим, чтобы встать. Она, мол, хочет взглянуть, что там происходит. Она отходила от них все дальше, а у дверей обернулась, крикнула: «Выступает фокусник. Этого я не могу пропустить!» – и исчезла.
Пауза.
– Вы покинули ваших кавалеров, – сказал Нагель и хотел еще что-то добавить, но Дагни прервала его:
– А вас покинула ваша дама.
– Но она вернется. Вы не находите, что фрекен Гудэ сегодня очаровательна? Сегодня вечером она веселится, как малое дитя, правда?
На это Дагни ничего не ответила и спросила:
– Вы уезжали?
– Да.
Пауза.
– Вам в самом деле здесь так весело?
– Мне? Да я толком не знаю, что здесь происходит, – сказал он. – Я пришел сюда не веселиться.
– А для чего же вы тогда пришли?
– Конечно, только для одного: чтобы увидеть вас. Издали. И не надеясь даже заговорить с вами…
– Вот как! Поэтому вы и привели с собой даму?
Последнее замечание Дагни Нагель не понял. Он взглянул на нее и раздумчиво сказал:
– Вы что, имеете в виду фрекен Гуда? Не знаю, право, что вам и ответить. Мне так много о ней рассказывали. Она всегда сидит дома одна-одинешенька, год за годом одна, в ее жизни нет никакой радости. Я не привел ее сюда, мне просто хотелось развлечь ее здесь немножко, чтобы ей не было скучно. Вот и все. Фрекен Андерсен нашла ее и привела к моему столику. Господи, как печальна ее участь! Недаром она совсем седая…
– Уж не думаете ли вы… не воображаете же вы, в самом деле, что я ревную? Неужели? Но в таком случае вы жестоко ошибаетесь! Я прекрасно помню ваш рассказ о том сумасшедшем, который катался один на двадцати четырех экипажах; человек этот з-заикался, как вы сказали, и был влюблен в девушку по имени Клара. Да, я все это помню достаточно подробно. Итак, эта Клара не хотела иметь ничего общего с этим заикой, но она не пожелала, чтобы он женился на ее горбатой сестре. Не знаю, право, зачем вы мне рассказали эту историю, вам самому лучше знать, а мне ведь это безразлично. Но ревновать вы меня все равно не заставите. Если вы этого добиваетесь нынче вечером, то зря стараетесь. Этого не добиться ни вам, ни вашему заике!
– Господи! – вырвалось у него. – Не могу допустить, чтобы вы говорили это серьезно.
Пауза.
– Напрасно, я говорю это совершенно серьезно, – сказала она.
– И вы в самом деле полагаете, что я вел бы себя так, если бы хотел вызвать вашу ревность? Сидеть здесь с сорокалетней дамой и преспокойно ее отпустить, как только вы появляетесь… Нет, вы, видно, считаете меня дураком.
– Уж и не знаю, кем вас считать, знаю только, что вы ухитрились каким-то образом приблизиться
– Конечно, – согласился он.
– Да и с какой стати это должно меня занимать? – продолжала она, взбешенная его покорностью. – Бог ты мой, какое мне до вас дело? Вы себя дурно вели по отношению ко мне, а я еще должна за это заниматься вами! Тем не менее вы рассказываете странную историю, полную каких-то намеков, да, я убеждена, что про Клару и ее горбатую сестрицу вы рассказали не без умысла, наверняка не без умысла! Почему вы преследуете меня? Я не говорю про нынешний вечер. Сегодня я сама подошла к вам. Но вообще, почему вы не оставляете меня в покое? И то, что я сейчас задержалась у вашего столика и перемолвилась с вами, вы, конечно, истолкуете по-своему, будто это сильнее меня, будто это для меня так важно…
– Дорогая фрекен, вы ошибаетесь, я нимало не обольщаюсь.
– Не обольщаетесь? Но почем я знаю, что вы говорите правду? Нет, я вовсе в этом не уверена. Я сомневаюсь в вас, не доверяю вам, я готова заподозрить вас в чем угодно. Возможно, я несправедлива к вам, но пусть хоть раз и я причиню вам боль. Я так измучилась от ваших намеков, от вашего преследования…
Нагель молчал и медленно вертел в пальцах свой стакан. Когда же она снова сказала, что ни в чем не верит ему, он ответил:
– Я это заслужил.
– Да, – повторила она. – Я вам ни в чем не верю. Даже ваши плечи вызывали у меня недоверие, я подозревала, что ваши широкие плечи – дело рук портного. Не таясь могу сказать вам, что только что в гардеробной я ощупывала ваше пальто, чтобы выяснить, не подложена ли вата в плечах. И хотя в этом случае я вас зря подозревала – плечи в пальто не подложены, все же я полна к вам недоверия, и с этим я ничего не могу поделать. Я, например, уверена, что вы не погнушались бы никаким средством, чтобы казаться на несколько дюймов выше, чем есть, а уж ростом вы похвалиться не можете. Не сомневаюсь, вы воспользовались бы этим средством, если бы оно существовало. Господи, да как же не испытывать к вам недоверия? Кто вы, собственно говоря, такой? Зачем вы приехали в наш город? Да и живете вы не под своим именем. Ведь ваша фамилия Симонсен, просто Симонсен, и все. Мне об этом сказали в гостинице. Я слыхала, к вам приезжала дама, видимо, ваша близкая знакомая, и она назвала вас Симонсеном прежде, чем вы успели предупредить ее. Боже мой, до чего это все смехотворно и вместе с тем гадко! В городе говорят, что вы, забавы ради, раздаете маленьким мальчикам сигары и заставляете их курить, что вы учиняете на улице скандал за скандалом, что вы приставали к какой-то служанке на рынке, да, приставали в присутствии других людей. И несмотря на все это вы считаете себя вправе преследовать меня, ходить за мной по пятам… Вот больше всего меня и мучает то, что вы осмелились…
Она замолчала. Губы ее еще подергивались, выдавая волнение. Она говорила страстно и безусловно искренне, она говорила, что думала, и не щадила его. Он ответил не сразу.
– Вы правы. Я причинил вам много страданий… Конечно, когда целый месяц, изо дня в день, пристально наблюдаешь за человеком, следишь за каждым его словом и поступком, то легко подметить что-нибудь дурное и уцепиться за это, тут недолго оказаться и предвзятым, но суть не в этом, я согласен. Городок невелик, я у всех на виду, за мной глядят во сто глаз, обсуждают всякий мой шаг, это неизбежно. Да и я не такой, каким надо бы быть.