Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник)
Шрифт:
Мне кажется, я должен записать свои мысли. Рабочие дневники исследователя, которые останутся после меня, мало кому интересны – разве что таким же ученым сухарям. Но все, что я думал, ощутил и пережил помимо этого, все, чем я дышал во время работы в Мискатонийском университете, необходимо сохранить для будущего.
Пока я еще могу писать собственной рукой, пока мои глаза все еще принадлежат мне.
Пока еще помню, кто я такой, и могу рассказать вам об этом.
Не думаю, что моя история послужит
Не знаю, почему все эти люди пишут именно мне.
Я приехал в этот старинный университет три года назад, и все три года письма идут нескончаемым потоком. Напечатанные дорогой пишмашинкой на хорошей бумаге и наспех начерканные от руки на обрывках газет и сигаретных пачек.
Впрочем, нет. Одно письмо, самое первое, уже ждало меня. Судя по штемпелю, его отправили примерно за месяц до Пришествия, отправили именно мне, в этом не может быть сомнений, – в Мискатонийском университете тогда не было русских профессоров. Кроме меня, их нет и сейчас.
Тогда, в июле 1939-го, я еще даже не родился. И все это время письмо лежало в ящике для корреспонденций: я нашел его в первый же день, едва только служащий показал мне рабочий кабинет. Совет попечителей весьма благосклонно отнесся к рекомендательным письмам и сразу же дал разрешение на исследования. От щедрот мне выделили библиотечные часы, допуск в архивы и пыльный, пропахший канцелярским клеем и сажевыми чернилами кабинет. Похоже, он так и простоял пустым с самого открытия Мискатоника.
А что, если и письмо ждало меня с того дня? Оно не выцвело, не покоробилось, бумага сохранила первоначальный цвет. И даже карандашные буквы остались такими же: местами слабыми и дрожащими, а местами – жирно выделенными. Там, где у автора, похоже, ломался карандаш. Или решимость.
Долина коз
Татьяна и Юрий Бурносовы
Основано на реальных событиях, все имена и фамилии изменены
– Девочки, мне показалось, или кто-то в окно поскребся? – испуганно спросила Клавка, садясь в кровати. Ее ночная рубашка засеребрилась в лунном свете.
Оленька вскочила и прижала к оконному стеклу хорошенький курносый нос.
– Не видать… ой! Вот он!
– Кто?! – вскрикнула Клавка. – Черт?!
В полутьме раздались сдавленные смешки, кто-то заверещал в притворном испуге. Оленька отвернулась от окна и шикнула на нее:
– Тсс, тише ты! Всю Шарикову дачу перебудишь… Придумала тоже – черт…
– Ты же комсомолка, Кочубей, как тебе не стыдно? – спросила из угла Вера нарочито строгим голосом.
Девчонки снова прыснули. Словно вторя им, у столовой зафыркала и коротко заржала Звездочка – пегая дружелюбная лошадка, специально приставленная к Академической художественной даче для извоза продуктов.
– Клавка своими криками даже
Кочубей обиженно легла на свою койку, скрипнув панцирной сеткой, и накрылась одеялом с головой. Оленька потихоньку вытянула шпингалет и приоткрыла створку окна:
– Кто тут?
– Это я, Митяй, – высунулась из-за окна лохматая голова. – Девчата, винца хотите? Я у местного сторожа на винограднике выклянчил.
– А оно хмельное? – игриво спросила Оленька.
– Ой, хмельное, – мечтательно протянул Митяй и почмокал губами.
– Давай! – Оленька перекинула за спину толстую русую косу, высунулась в окно по пояс и протянула руку.
– Так вы пустите, я вам налью… А то как-то не по-человечески: я с гостинцами пришел и стою тут под окном, как распоследний Ромео.
Девушки в спальне возмущенно зашумели, захихикали. Вера накинула на плечи платок и тоже подошла к окну.
– Ты вино сюда дай, Ромео, а сам иди. Иди поспи. А то завтра у нас обнаженная натура, а ты не в форме будешь, – насмешливо сказала Вера.
Митяй разочарованно засопел, но большую бутылку, заткнутую кусочком сушеного кукурузного початка, все же отдал.
Вера дождалась, пока фигура Митяя скроется за кипарисами, где в отдельном домике жили парни, и прикрыла окошко.
– На щеколду закрой! – высунулась из-под одеяла Клавка. – Вернется еще и залезет!
– Кто, черт?! – хмыкнула Вера. – Нет, не закрою. Душно же. Лида, стакан давай.
Спальня оживилась. Захлопали дверцы тумбочек, кто-то зажег керосиновую лампу. Девушки, кто в ночных рубашках, кто закутавшись в простыню, перебирались на кровать Веры и усаживались, тесня друг дружку. Вера налила вина в стакан. Понюхала, сделала большой глоток и прикрыла от удовольствия глаза.
– Волшебство!
– Мне сегодня один из виноградарей сказал, что эти виноградники еще древние греки тут насадили… – сказала Оленька и отняла у Веры стакан. – Дай мне, я тоже хочу…
– Один из виноградарей? Так-так… Ну-ка давай рассказывай! – Лида толкнула Оленьку локтем в бок.
– Тише ты! Разольешь! – Оленька глотнула вина и передала стакан Лиде. – Ну что, ну виноградарь… Их тут много же!
– Молодой? Симпатичный?
– Ну, девочки! Перестаньте! Я в столовке утром замешкалась, а вы все без меня ушли. Между прочим, могли бы подождать! Я на вчерашнее место пришла – а там никого! Взмокла вся аж, между прочим! С этюдником же…
– Ты про виноградаря расскажи!
– Так я у него спросила, куда группа пошла. Вот он мне и объяснил.
Вера присвистнула:
– Это же как он подробно тебе дорогу объяснял – от времен Эллады до наших дней…
Девчонки захихикали. Постепенно стакан обошел весь круг и оказался в руках у Клавы. Она поболтала остатками вина, залпом допила их и сунула стакан Вере. Вера снова наполнила его. Клавка схватила с тумбочки мелкое яблочко, протерла его краем ночной рубашки и откусила сразу половину.