Мистериум

Уилсон Роберт

Он помедлил, когда одно их этих созданий (если их можно так назвать) подошло к нему близко. Он затаил дыхание, пока оно двигалось ему наперерез. Он почувствовал тёплое покалывание на коже; снег поблизости начал таять и заблестел ледяной коркой. Он вгляделся в светящуюся фигуру, сквозь полупрозрачную зелень и раскалённое золото внешних слоёв в сложное переплетение индиго и фиолетового, распространяющихся вовне, словно звёздная корона, а потом угасающих, как дуга солнечного протуберанца. Его глаза были тенями, тёмными, как ночь. Оно не остановилось и не взглянуло на него.

Просто ушло своей дорогой. Говард вдохнул,

глубоко и хрипло, и сделал то же самое.

Он добрался до территории комплекса, когда начало светать.

Он бесстрашно преодолел проволочные заграждения и пропускные пункты, построенные, а потом покинутые прокторами. Здесь не было ни души уже несколько месяцев. Здесь была тайна, которую прокторы объявили слишком страшной, чтобы над ней думать, и слишком опасной, чтобы мириться с её существованием.

Следы их деятельности были разбросаны под мягчающими сугробами: землеройная техника, ржавеющие жестяные ангары, несколько автомобилей, разобранных до осей и брошенных. Самой большой постройкой прокторов, оставшейся нетронутой, была кирпичная коробка без окон с широкими железными дверями, запертыми перекладиной с висячим замком. Говард направился к ней.

Купол синего света, окружающий расположение Лаборатории физических исследований Ту-Риверс, высился перед ним. Он никогда не подходил так близко к нему. Его заинтересовала граница, отделяющая «внутри» от «снаружи». Она была видна чётко и ясно. Внутри этой границы снега не было; трава была по-прежнему зловеще зелёной, с единственного дерева так и не опали листья… хотя всё это начинало искажаться и меняться, если он смотрел слишком долго. Странно, подумал Говард. А не распространяются ли какие-то эффекты охватившего лабораторию явления за пределы этой границы? Эти создания в лесу, к примеру. Да и здесь, в призрачном свете зари засыпанное снегом барахло выглядело необычно ярким, словно его периферийное зрение стало вдруг призматичным, расщепляя в радугу каждый луч, падающий под острым углом — и помойка показалась усыпанной самоцветами.

В свои последние дни Стерн рассматривал фрагмент в лаборатории как новый тип материи: квантовую материю, материальный объём которой составляет лишь малую часть её подлинного размера, который невозможно измерить, поскольку он находится за пределами наблюдаемой вселенной. То был обломок Протенои и вследствие этого он был непознаваем; на окружающую материю он влиял на квантовом уровне, коллапсируя волновую функцию реальности непредсказуемым и часто противоестественным образом.

Так ли это на самом деле, думал Говард? Если он перешагнёт эту границу синего света, окажется ли он в некотором смысле внутри фрагмента? Или он уже внутри него? Возможно, прокторы и их мир, вся их вселенная до самых дальних пределов уже находится внутри фрагмента — а иллюзией является то, что вселенная содержит фрагмент.

Это врата, барьер — ньерика.

Axis mundi — так его дядя это называл.

Прокторы

оставили большую часть своего оборудования и добычи в этом защищённом от превратностей погоды хранилище. Папки, коробки с бумагами, вынесенными из ближайших лабораторных зданий; брошенные записные книжки, столы, устланные аэрофотографиями окрестностей, книги по физике, Библии. В углу грудой лежали белые халаты и свинцовые передники. А в шкафу без дверей — три костюма, которые Клиффорд описывал ему осенью: тяжёлые стёганые безрукавки со своеобразным капюшоном и шлем дымчатого стекла. Говард предположил, что безрукавка должна защищать от радиации. Он слышал о том, что шеф пожарной команды Халдейн умер после того, как заехал на своём грузовике в синее свечение. Шлем, похоже, должен рассеивать свет, которого он пока что не видел… некое невообразимое сияние, слепящий свет творения… но может ли что-нибудь от него защитить?

Он снял костюм с полки и облачился в него — без сомнения, напрасная трата усилий, но в нём он почувствовал себя менее уязвимым.

Затем он снова вышел на морозный воздух. Солнце лишь начало подниматься, осветив серый воздух под клочьями низких облаков. Он прошёл мимо покинутых построек, мимо алмазных полей ржавой техники к резко очерченной границей снега поверхности дороги и вступил в синий светящийся ореол.

Глава двадцать пятая

Когда наступило утро, испытательный полигон был тих и пуст.

Последний техник уехал в полночь. Наблюдательный бункер находился во многих милях к востоку — плита усиленного бетона с узкими прорезями окон. Мониторы передавали информацию о состоянии бомбы на ряды телеметрических консолей внутри бункера; их панели перемигивались разноцветными огоньками. Огоньки складывались в ободряющие узоры янтарно-жёлтого или зелёного цвета — всё шло согласно плану. Всё идёт, как должно идти, думал Милош Фабрикант, по крайней мере, в узких пределах ответственности этих машин.

Фабриканта пригласили сюда в качестве наблюдателя, и он до сих пор не услышал убедительного объяснения тому, что прокторы выбрали именно это место для испытания нового оружия. Разве в Картахене бывает снег? Разве Испания заросла сосновыми лесами?

Однако прокторы, как всегда, следовали собственной логике. Он не настаивал. Фабрикант выполнил свою часть работы, состоявшую в извлечении обогащённых изотопов урана и применении их для постройке бомбы. Были построены три образца имплозионного типа, и новые были на подходе. Один из трёх сейчас покоился на помосте в лесу. Два других были отправлены на какую-то атлантическую авиабазу, и если первое испытание будет успешным, их сбросят на воюющую Европу. И да поможет Бог всем нам.

Он видел прогноз по выходу энергии, сделанный Средоточием Бюро, и он был ещё более чудовищным, чем получалось по его собственным расчетам. Он не знал, чьи цифры вернее. В любом случае, они поражали воображение. Добывать энергию из массы, словно мы сами архонты — какая невообразимая гордыня!

Быть здесь в этот момент — большая честь. И немалый страх.

Он повернулся к главному цензору, неприятному человеку по имени Бизонетт.

— Скоро ли…

— Через два-три часа, месье Фабрикант. Немного терпения, прошу вас.