Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина»
Шрифт:
Сам момент создания комментариев превращается в точку соприкосновения небесного мудреца — личности запредельной, потаённой, вечно неданной, но извечно живущей, — и человека-комментатора. Он не просто комментирует и объясняет, — как раз комментарии меньше всего что-либо пытались объяснить и зачастую превращалась просто в отдельный философский текст. Их внутренний смысл был в другом: перекинуть мост между вечностью и сегодняшним днём, соприкоснуться с небесной истиной, идущей от великого мудреца, подобного Лао-цзы или Конфуцию.
Естественно, за всеми многочисленными комментариями стояла и чисто практическая функция — объяснить то, что уже не понимали современники. Например,
Итак, первый тип комментариев — это комментарии разъяснительные. Таковых большинство, причём многие несут личностный оттенок, скрытый за традицией покорного следования «Дао дэ цзину», поэтому многие комментаторы дают абсолютно разные трактовки одному и тому же параграфу или даже слову.
Но существовал и другой, более сложный тип комментаторской работы, наложивший колоссальный отпечаток на духовную мысль Китая. Дело в том, что ряд якобы чисто пояснительных текстов превращался в отдельные философские труды. Комментатор, опираясь на авторитет древнего мудреца и даже используя те же самые термины, мог говорить совсем р другом, о своём, причём зачастую и не скрывал это. Ревизии, скажем «Дао дэ цзина», не происходило, просто комментатор в том же духовном пространстве выстраивал иную концептуальную схему. Эти комментарии можно изучать отдельно как труды самостоятельных философских школ. Именно к этой категории относятся тексты Ван Би, Хэ Шангуна, комментарии Го Сяна к «Чжуан-цзы». Ван Би и Го Сян именно на комментаторской работе отточили концепцию «пустоты», «небытия» и «сокровенного» своей школы «Сюаньсюэ» (Учение о сокровенном). Поэтому комментарий Ван Би к «Дао дэ цзину», приведённый в этой книге, следует расценивать не как рассуждения верного, но несколько туповатого последователя ранних лаоистов, но как труд абсолютно самостоятельной мистической школы, поднявшейся из древней мудрости Лао-цзы.
Но кто же отважится толковать слово «истинного человека», великого мудреца, воплощённого как мистическая данность в нашем мире? Одним из таких людей становится Ван Би (226–249 гг.).
Удивительный человек! Прожив немногим больше двадцати лет, он оставил о себе след как один из величайших мистиков Китая, он сумел воплотить в себе истину Дао! Ван Би не дожил и до двадцати трёх лет, увы, история не донесла до нас, почему так рано оборвалась жизнь этого великого мистика. Ван Би считается одним из основателей крупнейшей мистической школы древнего Китая — «Сюаньсюэ» (Учение о сокровенном).
Комментарии Ван Би стали самыми известными трактовками «Дао дэ цзина», обнажив глубину мистического в древнем трактате. Более того, сам вариант «Дао дэ цзина», который использовал Ван Би, долгое время считался каноническим и единственно возможным, пока не были обнаружены удивительные находки в Маваньдуе, о которых речь пойдёт позже.
Итак, посмотрим, что известно нам об этом необычном человеке. Обратимся к его биографии изложенной Хэ Шао (236–301 гг.). Она появляется
«Ван Би из Шаньяна, что в царстве Вэй (существовало в 220–265 гг. на территории современной провинции Хэнань. — Прим. A.M.), любил рассуждать о Конфуции и даосах. Был он весьма талантлив в писаниях и непревзойдён в речах. Он написал комментарии на «И цзин» и «Лао-цзы», занял пост шаншуляна — младшего секретаря при императорском секретариате и умер, когда ему едва перевалило за двадцать лет. В детстве Ван Би проявлял большой ум. В десять лет он уже любил Лао-цзы и проявил понимание. Отец его — Е также занимал пост младшего секретаря».
Ван Би отнюдь не был безраздельно пленён мудростью «Дао дэ цзина». Можно сказать, что он считал его в определённой степени популяризацией, а возможно, даже и профанацией истинной мистической мудрости. Биограф Ван Би — Хэ Шао передаёт примечательный диалог, состоявшийся между Ван Би и Пэй Фэем, который занимал важный пост младшего секретаря Управления гражданскими делами (ли бу лан). Пэй Фэй, желая, вероятно, проверить смышлёность Ван Би, задал ему вопрос из области чистой софистики:
— Небытие — это воистину исток всех вещей, но мудрец не желает обсуждать это. Так почему же Лаоцзы постоянно рассуждал об этом?
— Мудрец (Конфуций. — Прим. A.M.) воплощал собой небытие, а о небытии невозможно рассказать. Вот почему мудрец даже не рассуждал о нём. А вот Лао-цзы принадлежал к миру бытия и постоянно говорил о его недостаточности.
Даосская внутренняя алхимия предусматривала выплавление «внутренней пиллюли киновари» (нэйдань) внутри тела человека, которое представлялось в виде огромной плавильной печи В нижнем «киновирном поле» даныпянь располагал ся треножник, где плавилось то «чудесное среоство», которое затем возгонялось по позвоночному столбу в среднее, а затем и в верхнее «киноварное поле»
На символическом рисунке 1863 г. (рис справа) показаны этапы возгонки: пиллюля плавится в нижнем поле в «сокровенной заставе» у корней дерева (нижние врата), где располага ется семя цзин, пгоходш четыре «сезонных» превращения, соответствующих фазам солнца и соединяется с энергией ци, восходит в средний даньтянь или средние врата на уровне сердца (мальчик возле созвездия Большой медведицы, особо почитаемого в даосизме), что соотвествует огню, следует выше к «пагоде в двенадцать уступов»; к основанию черепа в точку «неф ритовой истины» или «нефритовых врат» и, наконец, проникает в верхнее поле — голову, где соединяется с духовной субстанцией шэнь (изображение сидящего Л» о-изы) Высшая точка — макушка или «горы Куньлунь», священные пики Китая, где живут бессмертные и небожители, символизирует окончание возгонки пилюли бессмертия
Каждому из этапов соответствует определенная гексаграмма (рис. слева). Пиллюля возгоняется вдоль позвоночнника и опускается вновь в нижний даньтянь по передней части тела Следует сделать несколько таких возгонок, дабы выплавить «истинное средство» в соотвествии со специальной психотехникой, правилами дыхания, диетологией и сексуальной практикой.
Что это — реверанс в сторону конфуцианской культуры, которая во времена Ван Би уже безраздельно властвовала в китайской традиции? Чисто софистический приём ухода от обсуждения конфуцианской и даосской концепций? Так или иначе, представители «Учения о сокровенном» Конфуция ценили выше именно за его отказ говорить о том, что поведать невозможно, — о сокровенном, о небытии, а следовательно, тем самым как бы безмолвно указывал на свою приобщённость к нему.