Мистерия Христа
Шрифт:
— Воистину смел и мудр ты, Аргивянин, — раздались за плечами моими слова Арраима Четырежды Величайшего, — что осмелился ты ранее Таинства Неизреченного произнести Имя новое Господа Единого!
— О, нет, не ранее, Четырежды Величайший, — ответил я, — ибо вот — таинство это уже совершилось в сердце моём, и вера моя есть жертвенник великий, на коем удержится вся Вселенная!
Пристально посмотрел на меня Арраим.
— Воистину, — ответил он, — благословенна за тебя Эллада, Мудрый, и из четырёх эволюции человеческих, которые наблюдал я, Арраим, на пути странствий моих по Нивам Всевышнего, не было никого мудрее и смелее тебя! Но, — продолжал он, положив руку
Я, Фалес Аргивянин, ожидал этого приглашения и, молча кивнув головою, неторопливо пошёл за Арраимом. А он вышел из сада, прошёл в город и там, зайдя в один из маленьких домиков, возвратился оттуда, держа за руку молодого ученика Распятого — кроткого Иоанна.
Увидя меня, он пал на плечо моё и долго рыдал, мучительно и тяжело.
— Неужели ты не веришь, Иоанн? — серьёзно спросил я, Фалес Аргивянин, и Дыхание моё и сила моя пали на голову юноши.
— О, нет, мудрый чужеземец, — ответил мне Иоанн, — несокрушима вера моя, но я — человек обыкновенный, и сердцу ли человеческому вынести скорбь дней минувших?
— Не совсем обыкновенный ты человек, Иоанн, — сказал я, и, отклонив плечи слегка назад, пристальным взором впился в его очи. — Вспомни, Иоанн, приказываю тебе, — вспомни море Аемурийское и Страну Дракона! Вспомни, Иоанн, встречу нашу у трона Царицы Балкис! Вспомни имя твоё, сын Атлантиды!
И широко-широко раскрылись очи юноши, и вспыхнули они внезапно Огнём Великого Познания.
— Я — Лао-цзы, сын Страны Дракона! — прошептал он. — И я… я знал, что Он — Бог мой и Спаситель мой — призовёт меня к Себе!
А сзади кто-то уже подходил к нам, кроткий, ласковый и тихий. То была Она, Мать всего Сущего, Вечноюная Дева-Мать, Изида Предвечная, Царица Небесная, Дева Мария Преблагословенная. Все трое: я, Фалес Аргивянин, Арраим Четырежды Величайший и Иоанн — упали во прах пред Нею.
— Встаньте, мудрые слуги мои, — ты, Арраим, и ты, Аргивянин, — прозвенел над нами голос её. — Встань и ты, сын мой Иоанн, встань, чтобы вести Мать свою туда, где свершится последняя Воля Всевышнего. Идёмте, Мудрые, ибо вот — Мудрость ваша давно перестала быть мудростью человеческой [120] , и глазам её будет раскрыто то, что не могут ещё видеть очи сынов Земли…
120
«Мудрость ваша давно перестала быть мудростью человеческой…» — Прошедший высшее Посвящение ступает за грань людской эволюции и становится на принципиально более высокий путь в качестве Адепта, Архата, Махатмы (в частности, он не подвержен более необходимости периодических воплощений, помимо собственной воли).
— А ты, Аргивянин, — обратилась она ко мне, — ты, вплетший нить свою в нити Божественные, ибо кто как не ты передал мне, Матери твоей Египетской, удар, победивший плоть очей моих, и кто как не ты пробудил память сына моего Иоанна и раскрыл перед ним бездны Космические, — ты, Аргивянин, говорю я, будь вторым сыном моим; а ты, всегда верный мне слуга и Царь детей моих чёрных, Арраим Премудрый, будешь мне третьим сыном. Итак, встаньте, Любовь, Мудрость и Сила — дети мои, сыновья мои, и грядёмте встречать Победителя, Сына Моего по плоти и Отца Моего по Духу!
И вот, Аврора вечерняя уже залила небосклон кровью девственных ланит своих, когда мы четверо вступили в огромный сад Иосифа Аримафейского и скрылись под сенью
— Удержите глаза свои, Мудрые, — властно сказала нам Она — Матерь Бога Распятого, — ибо не годится вам видеть тайну недр гроба Сына Моего. Но ты, Арраим, напряги свою волю и вызови сюда трёх Марий — три сердца любящих, и да найдут они здесь награду любви и верности своей!
И вот — властно прозвучали стальные магические слова, сила изошла от потемневших очей Четырежды Величайшего и рассыпалась как сноп молний. Не прошло и получаса, как вдали показались спешившие по пыльной дороге три женские фигуры. Первой была Мария из Магдалы, второй — та странная еврейская девушка, из-под покрывала которой на меня блеснули Божественные очи Афины Паллады; и третьей — мать сыновей Зеведеевых [121] , кроткая женщина, мать, любящая, покорная и тихая, великая и в любви своей, и в покорности своей, — аспект материнский, не пожалевший сыновней плоти на служение Жертве Божественной. Магдалина подбежала к Матери Господа моего и пала на колени.
121
Мать сыновей Зеведеевых — Саломия, жена Зеведея, мать апостола Иакова-старшего и евангелиста Иоанна, одна из последовательниц Иисуса Христа, присутствовала при его распятии и погребении. Считается сестрой Марии-Богородицы.
— О Мать! — выговорила она, заливаясь слезами, — не знаем, что случилось с нами; но мы слышали голос твой и сами не понимаем, как прибежали сюда…
— Так нужно, — тихо сказала Мария-Дева. — Будешь со мною здесь на молитве до часа полуночного…
И ласково кивнув мне и Арраиму, Она ушла с женщинами и Иоанном в чащу деревьев на молитву.
— Идём Аргивянин, занесём на свиток памяти нашей грядущее Таинство, — сказал мне Арраим. — Ибо вот — время уже близко…
— О! Господин мой! — вдруг вздохнул глубоко Арраим и простёрся ниц.
И я, Фалес Аргивянин, на фоне заалевшего неба узрел дивную, незабываемую картину: два ока гигантских, каждое с крылами, занимавшими четверть небосклона; крылатые, дивные очи с непередаваемой силой тревожного, страстного ожидания неподвижно глядели на скалу, заключавшую в себе гроб Распятого; а над очами подымался лоб, увенчанный золотыми волосами, и были волосы те звёздными нитями всего Космоса, всей Вселенной, ниспадая в бездны Мироздания; уста были как систрум семиструнный, звучащий вечною хвалою Единому Творцу. И видел я, Шалее Аргивянин, что нет преград для гигантских очей и что смотрят они в самую глубь скалы, наблюдая там нечто дивно-страшное, ради чего стоило ожидать мириады вечностей, ушедших на закат; и было в Таинстве, заключённом в недра скалы, что-то, свершения чего всем существом страстно хотелось дивному владельцу гигантских крылатых очей, одетому в миры Вселенной.
И понял я, Фалес Аргивянин, что странная судьба моя послала мне неизреченную минуту лицезрения самого Демиурга, Люцифера Сладчайшего, Денницы Пресветлого, Сына Первородного Ипостаси Триады Первичной.
— О, Свет Первозданный, День Проснувшийся, Первородное Дитя Творения, Отец Стихии Огненной, прими поклонение моё! — возгласил я, Фалес Аргивянин, от полноты сердца моего, не в силах будучи отвести глаза мои от очей дивных, в глубине коих видел я родину душ человеческих, в том числе и колыбель свою, Фалеса Аргивянина.