Мистерия
Шрифт:
— Сюда приходят немногие. Лишь те, кто действительно хочет понять истинную природу самого себя, разобраться в желаниях, услышать внутренний голос. Чаще всего несколько человек в месяц — не особенная забота для проводника, так что будни у нас тихие. — Он улыбнулся вроде бы самому себе, но его улыбка тут же отразилась в глазах Марики и, кажется, даже в теплом вечернем воздухе, густо напоенном ароматом сосновых веток, многотравия и стелющимся к западу дымом. — А сейчас и вовсе никого нет, всех эвакуировали. Так что, совсем тишина. Печем картошку, иногда жарим мясо, отдыхаем и говорим о жизни.
— Да, сейчас все
Она уже рассказала им о приказе Дрейка, о необходимости собирать вещи, о скором переселении в другое место и теперь крутила в пальцах алюминиевую кружку, глядя на лежащие пластами на дне разбухшие чаинки, и наслаждалась запахом мяты и листьев смородины. Надо же, здесь растет такая же. И вообще… Сосны, потрескивание поленьев, лучи отгоревшего на сегодня солнца — все это напоминало ей картинки из прошлых лет, ворошило память. Вспоминался лагерь, куда дважды мама устраивала ее в отряд, — вроде как отдыхать, но на деле целый месяц спорить с девчонками по палате о том, кто следующий моет деревянный пол, изнывать от тоски, бродить по почти невидимым в траве тропкам в одиночестве. Подбирать шишки, кидаться ими в стволы, слушать птиц и мечтать о том, чтобы в одиночку удрать к речке. Иногда получалось, иногда нет. Почти всегда попадало от вожатого.
Вспоминался не только уплывший в прошлое лагерь, но и поход на Алтай, куда Дина единожды решилась сходить. Чужие песни у костра, хрипловатые голоса, пахнущий спиртовой настойкой конюх и не перестающие жевать даже в темноте привязанные к кустам лошади. Она почти упала с одной, когда ту укусила земляная оса, — далекие воспоминания, многослойные, сложные. Было хорошо — странно, но хорошо. Так же здорово и живо пахла тогда земля, серели под ногами редкие спинки булыжников, треугольными юртами стыли за спинами поющих вечерние песни силуэты четырехместных палаток.
— Как думаете, Арви поладит с другими кошками? Там будет три и одна собака.
— Поладит. — Легко отозвалась Марика, а ее ушастый друг тут же повернул голову. Посмотрел на хозяйку длинным протяжным взглядом, отвернулся к лесу, моргнул. — Ты же у нас умный кот, да?
Сервалья голова вновь повернулась на голос, наклонилась чуть вбок и на повторно заданный вопрос «Арви ведь умный кот?» — Дина бы не поверила, если бы не увидела этого сама — кивнула. Коротко, отрывисто, но внятно — так кивнул бы человек.
— Вот и молодец. Видите? Проблем не будет.
Дина не смогла не улыбнуться. Надо же, чудо природы. Да и вообще, весь этот Уровень совершенно чудесный — это отчетливо ощущалось в застывшем, пропитанном пением цикад воздухе. Жаль, она не знала о «Магии» раньше — приходила бы сюда чаще. Просто посидеть, отдохнуть.
Она рассматривала сидящих рядом людей, а они — она знала — потихоньку рассматривали ее.
Конечно, женщина Дрейка — Бернарда-загадка — они видели ее впервые. Встрепанные пятерней волосы, завязанная на талии рукавами в жесте согласия осенняя ветровка, старые джинсы и кольцо со знаком бесконечности на пальце. Наверное, «первая леди» должна выглядеть иначе — быть ухоженной, идеально стильной, выглаженной и в выражениях на лице, и в складочках на безупречно сидящей юбке, но Дина выбрала не комплексовать. Она такая, какая есть, а об остальном пусть судят люди. Надумать-то — оно недолго, долго потом расплетать узелки бессмысленных
Не зря ведь учил Дрейк, не прошли его уроки даром…
— Вы еще посидите с нами? — Вежливо, но совершенно искренне спросил Майк. — Сейчас картошка будет готова, печеное мясо замариновалось, чая много — на любой вкус…
— Да-да, на любой. — Радостно подхватила Марика. И тоже, как Бернарде показалось, совершенно искренне. — И брусничный, и с корицей, и с жасмином, и пряный…
— Ух, ты! У вас выбор тут, как в чайной лавке!
— Да лучше. Тут можно придумать любую комбинацию и р-р-р-аз! — она уже готова. А если нет в голове идей, всегда можно спросить чугонного чудо-повара — он угодит любому вкусу.
— Тогда останусь, если вы не против, посижу еще чуть-чуть.
И, глядя на окрашенные золотым верхушки сосен, Дина поерзала на теплом и удобном срубе низкого, стоящего близко к костру пенька.
— Жду, говорит, дома. Угу. Это я жду.
Он сидел, поставив локти на стол, в окружении двух пустых бокалов и открытой бутылки вина. Выражение лица ворчливое, брови нахмурены, на правой щеке отсвет от пляшущего на поленьях в камине пламени.
— Ну, прости. — Она ластилась к нему кошкой. Сбросила пропахшую дымом и печеной картошкой ветровку на кресло, хотела, было, переодеть и джинсы, но не стала — так и забралась, царапая серебристую униформу приставшими к штанинам ежиками репея, на колени, обняла за шею.
— Я на Магии была. Говорила с Майклом и Марикой, задержалась, чтобы поужинать. Они так искренне зазывали…
— А меня кто зазывал домой?
— Я. — Она улыбалась ему в шею, ерошила пальцами волосы на затылке, елозила губами по теплой коже, неслышно мурчала. — Как здорово, что ты вернулся. Очень здорово. В «аквариуме» все завершилось?
Дрейк не стал уточнять, что такое «аквариум», — привык, что Бернарда постоянно давала вещам новые имена собственные, а после долго хихикала над ними.
— Да, я поставил процесс на автомат, дальше постройка будет идти по заложенным данным.
Автомат. Ничего себе! Теперь все эти рыбки-звездочки сами собой выстроят в неведомых краях огромные инкубаторы. Слишком глобальные процессы, не умещающиеся в ее сознании по сложности. Дина отбросила мысли о собственной мозговой (по сравнению с Дрейком) никчемности в сторону: вечер дома, вместе — невероятное и нежданное чудо…
— Какое пьем сегодня?
Как давно они, оказывается, вот так просто не сидели за столом. Кончик ее носа, уткнутый в его мягкую улыбку, близость теплого тела, исходящее от него чувство успокоения и защищенности, проницательный, теплый и чуть уставший взгляд серо-голубых глаз.
— Твое, что ты привезла из Фралции.
— Франции…
Он иногда подтрунивал над ней, тоже коверкал слова, знал, что она не удержится и поправит, и тогда он обязательно заставит ее умолкнуть на полуслове касанием собственных губ.
— Как ты его называла? Жоболе?
— Божоле!
— Нет, Жоболье.
— Божолье! Тьфу…
И они тихо рассмеялись от шутки, понятной лишь двоим. Тепло, уют тихой гавани, что укрыла их ненадежным щитом во время шторма, — пусть всего лишь минута счастья, но эта минута — «их» минута. Короткая, но целиком и полностью.