Мистификация
Шрифт:
ДУГЛАС: Разве вас никогда не посещало чувство, что вся эта история – мошенничество? Вы не ощутили этого с самого начала?
НИНА: Нет. По крайней мере пока мистер Хьюз сам не опроверг подлинность книги в телефонном интервью. Вы ведь помните?
Как-то раз, незадолго до шоу, я разговаривал с Бобом Морвилло в его офисе на площади Фоули.
– Скажи мне, пожалуйста, – внезапно попросил он, – если, конечно, знаешь ответ. Как ты думаешь, почему она процентов на семьдесят пять приблизилась к тому, чтобы окончательно тебя распять, но все же не дошла до конца?
– Думаю, она пыталась меня защитить.
Морвилло коротко взглянул на меня, его замешательство
– Защитить тебя? – произнес он.
После этого он мягко улыбнулся, и мы перешли к другим вопросам.
Глава 21
Игра по-крупному на площади Фоули
Дик вместе с Фредом Бойденом, адвокатом, которого мы отправили к нему в Испанию, приземлились в аэропорту Кеннеди вечером 7 февраля. Саскинд до сих пор ничего не знал о фуроре, произведенном делом Хьюза по всей стране. К нему постоянно приставали репортеры с различных радиостанций и журналов и толпы телевизионщиков. Но в сравнении с теми ордами, которые накидывались на нас с Эдит, стоило нам только нос высунуть из гостиницы "Челси", Дик жил в блаженной уединенности затворника.
Все закончилось в тот момент, когда самолет приземлился в аэропорту. С полицейским для прикрытия и Бойденом, стиснувшим его руку и требовавшим отвечать на все вопросы фразой "Без комментариев", Дик вышел из здания аэропорта и окунулся в ад фотовспышек, орущих репортеров и телевизионщиков, спотыкающихся о протянутые во все стороны провода. В последнем выпуске "Нью-Йорк пост" его фотографию поместили на первую полосу. Мой друг выглядел как загнанный кабан: губы изогнулись в оскале, глаза дикие – зная его обычную мягкость, я не смог бы даже вообразить себе его нынешний облик.
Мерт Сарнофф похитил Дика и привез в гостиницу "Челси", в которой мы уже зарезервировали для него комнату совсем рядом с нами, и через час наша дружная компания воссоединились в офисе Мори. Я взял Дика под руку и потащил в соседний конференц-зал. Я никак не мог выкинуть из головы предупреждение Мори о толкотне перед дверями здания суда.
– Добро пожаловать в обитель паники, – сказал я, дружески хлопнув Дика по плечу. – Бойден тебе не сказал?
Дик слабо рассмеялся.
– Да уж, – ответил он. – Но ты можешь не волноваться. Я ни за что не поступил бы так с тобой, даже если бы Эдит не была замешана. Мы одна команда, так что и тонуть, и выплывать будем вместе.
Я пожал ему руку и сказал:
– Иди поговори с Мори. Нам нужно многое обсудить.
Тем вечером мы вместе с пятью адвокатами выработали общую стратегию. Надо было заключить сделку, мы это знали. Впереди нас ждал долгий и дорогой суд, причем с весьма призрачной надеждой на победу. Показания Нины в долгосрочной перспективе могли доставить массу неприятностей, но решающую роль в вынесении приговора не играли; перекрестный допрос Нины в качестве свидетеля, вызванного Мори, все равно заставил бы ее сознаться в том, что с самого начала она знала все о мистификации. Такое признание уничтожит доверие к ней со стороны и судьи, и присяжных. На самом деле серьезную опасность представляли два пункта: связь Эдит со швейцарскими банками и мои письменные показания. Я совершил ошибку, поклявшись, что Джордж Гордон Холмс забрал меня из аэропорта 2 декабря, отвез к больному Хьюзу, а потом подбросил до мотеля "Ньюпорт-Бич". Но на контракте, под которым я расписался, когда брал напрокат машину в аэропорте Майами, стояло точное время; та же проблема была и со временем регистрации. Все было официально запротоколировано.
– И даже если мы выиграем в суде, – сказал я, – что будет с Эдит? Ей ведь и так угрожает выдача швейцарским властям?
– Возможно, – ответил Мори.
– Тогда смысла нет никакого. Давайте торговаться.
Возможность заключения сделки о признании вины – признание без суда в обмен на смягчение приговора – лежит в основе американской юридической системы. Без нее и суды, и тюрьмы были бы переполнены, а сама система рухнула, словно нагруженный сверх всякой меры осел. Федеральный прокурор и прокурор округа Нью-Йорк уже подготовили почву, оставалось только состряпать лучшее из всех возможных соглашений.
Мы решили, что наша главная цель – защитить Эдит от тюрьмы. Из нас троих она была виновна меньше всех, к тому же мы беспокоились о Недски с Барни – если оба родителя сядут в тюрьму, они останутся сиротами. Затем мы попытаемся свести к минимуму срок Дика. Он был моим сообщником, сотрудником, но именно я так мастерски – и главное, успешно – разработал схему подхода к "Макгро-Хилл" и "Лайф". С самого начала не возникало сомнений в том, что вся тяжесть наказания падет именно на мою шею, однако меня это мало беспокоило. Я никогда не думал, что участвую в преступлении: для меня вся эта затея оставалась всего лишь мистификацией. Деньги являлись скорее возмещением убытков, идея почтового мошенничества и впечатляющей кражи вообще не приходила в голову, и потому моральных проблем не возникало – но чувство вины осталось. До сердечной боли меня изматывала мысль, что я втянул Эдит в аферу, которой она даже не понимала. Это была самая глубокая моя вина, я страдал и готов был взять на себя все обвинения.
В тот же вечер газеты разразились историей о моей поездке на Сен-Круа с Анной Бакстер, которую пресса немедленно окрестила "ныряльщицей Анни", в той же легкомысленной манере, с какой репортеры назвали Нину "датской булочкой". Статью читали все, кроме Эдит. Мы сидели в офисе Мори, и моя жена выхватила газету, как только увидела выражение на моем лице. Я заметил фотографию Анны. Эдит пробежала через холл к офису Хэрольда Вейнбергера, я последовал за ней. Она загнанной кошкой набросилась на меня.
– Тебе мало было Нины! – закричала она. – Снова выставил меня дурой. Меня тошнит от тебя. Я ведь сохраню все эти газеты! Расскажу твоим сыновьям, когда она вырастут, каким человеком был их отец и почему я его бросила.
– Это ничего не значит, – произнес я, но слова прозвучали так же глупо, как и у миллиона мужчин до меня.
– Для тебя, – выпалила Эдит. – Потому что ты никогда не знал, как сильно я тебя любила. Пока я тебя ждала, беспокоилась о тебе, ты делал все, что хотел. Но если была одна, почему бы не появиться и другой...
Слезы и крики смешались в одно целое. На нее свалилась непосильная катастрофа, боль, которой требовался выход, жертва. Она смахнула со стола Хэрольда пачку чистой бумаги и всякую мелочь, схватила фарфоровую подставку для карандашей и швырнула об стену. Когда та разлетелась на кусочки, а я попытался остановить Эдит, она повернулась и ловким ударом кулака заехала мне в шею пониже уха, прямо в нерв, – и я свалился, как оглушенный бык, на пол офиса.
Если я надеялся, что Эдит упадет на колени и будет просить прощения, то мог ждать до конца света. Когда через минуту я, с трудом поднявшись, свалился в кресло Вейнбергера, жена уже ушла. Опустив голову на дрожащие руки, я стал ждать, когда пройдет боль.