Мистика и философия спецслужб
Шрифт:
Для взрослых людей постижение фарси имело свои определенные трудности, особенно это проявлялось в письме с право налево и особенностях языка, приходилось мыслить не словами, а образами, чтобы правильно выразить свою мысль. Но для чекистов ничего невозможного нет и вскоре, этот барьер был взят.
Сотрудники не только смогли свободно объясняться на Фарси, но и научились грамотно писать. В процессе учебы было освоено около 4 тыс. слов. Окончив курсы, я получил диплом с отличием и в числе десяти других сотрудников отправился в школу по подготовке афганцев в г. Ташкент на полгода, чтобы, отшлифовав язык вновь отправиться в Афганистан.
В марте 1985
На этой территории располагалось два укрепрай-она и открытая граница с Пакистаном протяженностью 67 километров, которая никем не охранялась. Через нее пролегало 7 маршрутов доставки оружия с сопредельной территории, где находилось несколько лагерей афганских беженцев и боевой подготовки мятежников.
В то время в Калате советских советников было всего 28 человек, прямо как знаменитых панфиловцев: опергруппа ГРУ, опергруппа КГБ, опергруппа МВД, партийный советник, комсомольский советник, и советник по линии военкомата для организации призыва.
Обстреливали шурави (советских) постоянно по несколько раз в неделю из 6-ти и 12-ти ствольных минометов, которые после Великой Отечественной Войны СССР передал в Китай. Обстрел шел с расстояния до 5-ти километров «по площадям», затем банды подходили ближе и вели огонь из гранатометов и стрелкового оружия. Были случаи, когда советники и я, в их числе были всего на волосок от смерти, но, Бог миловал, все остались живы и здоровы.
Примечательно, что именно на войне я впервые познакомился как с ощущением состояние измененного сознания, так и с проявлением сверх интуиции. Поскольку именно в критических ситуациях подобные состояния проявляются лучше всего.
Однажды после окончания очередной командировки в провинции Заболь (Кандагарская зона ответственности) я должен был рано утром вылететь на вертушках в город Кандагар, а оттуда самолетом в Кабул.
Вечером, как и положено, перед отъездом в союз, я накрыл стол для сотрудников опер группы и афганских друзей из ХАДа (в переводе «Служба государственной информации»). А уже в 5 утра слышу шум винтов вертолетов, мы быстро оделись, сели в уазик опергруппой из 8-ми человек и поехали.
До, вертолетной площадки было всего около полутора километров по хорошей наезженной дороге или 500 метров через буераки напрямик. Но, во время отъезда от места дислокации, мне, как будто кто-то начал настойчиво внутри головы внушать, чтоб мы не ехали не по хорошей дороге, а пробирались напрямик «по пересеченке».
С трудом пересилив себя, я дал команду водителю ехать по ухабам, чем вызвал жуткое недовольство своих товарищей, но водитель ослушаться не посмел, и, прыгая по оврагам мы, чертыхаясь, подъехали к плюхнувшемся на землю вертолету, который, взяв меня на борт, тут же взлетел, а оперативники поехали в распоряжение опер группы ГРУ, что бы выпить за мой благополучный отлет домой.
И лишь через сорок минут, благополучно долетев до базы в Шахджое, дежурный офицер батальона сообщил мне, что за 10 метров до того места как
В другой раз — я ехал из Кандагара на БТР в место дислокации опергруппы, в расположении Кандаграского аэропорта. Мое место было рядом с водителем БТРа, но почему-то внутренний голос загнал меня на заднее сидение БТРа, а при подъезде к Аэропорту нас обстреляли.
Водитель таджик, первого года призыва, от испуга выпрыгнул из БТРа и тот, въехав на мост, стал проваливаться на перила и падая в арык с 4 метровой высоты.
До падения оставались доли секунды, БТР уже почти летел в пропасть, наклонившись градусов на 45, и тут какая-то необъяснимая сила пробкой вытолкнула меня на броню, и я просто перешагнул на мост. В этой ситуации мы потеряли всего одного человека, правда тот солдат, который сидел на моем месте хоть и получил сильные ушибы, но все, же остался жив.
Наконец в 1987 году с честью выполнив интернациональный долг, я, вернулся домой, попав, в СССР в самый разгар перестройки и всеобщего бардака.
Родина щедро наградила меня орденом «Боевого красного знамени», афганским орденом «Дружбы народов» и медалями ДРА «За хорошую охрану госграницы», «От благодарного Афганского народа» и благодарностью Верховного Совета СССР.
Но Комитет государственной безопасности не дал долго скучать и направил меня в звании подполковника начальником транспортного подразделения УКГБ МО в аэропорт Домодедово. В то же время с каждым днем приближался коллапс власти, не заметить который было уже просто невозможно.
И вот в один из таких будничных дней, уже полковником я случайно встретил Александра Васильевича Коржакова. Хотя мы с ним были знакомы и прежде, впервые повстречавшись, еще во время моей первой командировки в ДРА во дворце Бабрака Кармаля, Генерального секретаря ЦК НДПА. Которого в то время со своими коллегами из 9-го управления КГБ СССР, охранял Коржаков.
Александр Васильевич сначала меня не узнал, но затем, разговорившись, вспомнив афганские эпизоды, стал расспрашивать о службе. Он тогда занимал должность начальника отдела безопасности Председателя Верховного совета РСФСР. Пост, который достался ему вместе с избранным на съезде депутатов Председателем Верховного совета РСФСР Б.Н. Ельциным, и охрану, которого он возглавлял, когда Ельцин работал еще первым секретарем Московского ГК КПСС.
Узнав, что работа перестала приносить мне удовлетворение, Коржаков пригласил к себе на работу в отдел безопасности заместителем. Недолго думая я, согласился и уже на другой день принес рапорт руководству с просьбой об увольнении на пенсию, тем более что со льготными афганскими и двумя годами военной кафедры МАИ выходило двадцать шесть лет выслуги. Меня отпустили, но, узнав, о намерениях перейти на работу к Ельцину в кадрах долго отговаривали, а затем, молча, уволили, без права ношения формы, видимо посчитав «предателем».