Митридат
Шрифт:
III
Около царя осталось трое самых молодых из его свиты. Красивый воин хлопотал, устанавливая над огнем треножник с котлом. Другой, черноглазый, с острым девическим лицом, снял походную одежду, оказавшись девушкой-смуглянкой, живой и веселой, видимо совсем не утомленной горным переходом. Она приблизилась к царю и уселась у его ног на земляной грязный пол, пачкая фалды узорчатого хитона.
– Отец и государь! – сказала она высоким голосом, смеясь и заглядывая в глаза царю. – Только я никуда не прошусь, я хочу быть около тебя!
– Но я передохну и отправлюсь осматривать
– И я с тобою!
– Жаль, что ты родилась девушкой, Клеопатра! – рассмеялся Митридат. – Тебе надо было обменяться местами с Эксиподром. Тогда ты была бы не дочерью, а сыном моим и ездила бы верхом на коне рядом со мною! А Эксиподр завивал бы локоны в гинекее. Он только и мечтает, как бы из полевого стана попасть под своды дворца!
– Нет, великий государь! – смело возразил белокурый, синеглазый Эксиподр, прозванный за свою внешность «красавчиком». – Хоть я и люблю блестящие вещи и великолепие твоих дворцов, но я готов по одному твоему слову сесть на коня и поскакать в битву. Прикажи, батюшка!
Юноша сбросил с плеча бурку и схватился за рукоять позолоченного меча. Он сделал шаг вперед, олицетворяя собою силу и задор молодости. Его блестящие глаза, раздувающиеся ноздри и воинственная осанка выражали решительность. Только все это выглядело слишком картинно и не вязалось с мрачным хаосом и кровавой сумятицей настоящих сражений.
– Придет время – прикажу, – насмешливо прищурился Митридат. – Впереди много-много сражений, успеешь отличиться! А тебе, Клеопатра, все же не место среди лагерных костров, как и в этой хижине. Ступай к Бакху!
– К Бакху? – Девушка сделала капризную гримасу. – Опять в гинекей? Да ведь и гинекея-то нет, все женщины сидят в седлах!
– Все женщины будут жить в городе, и ты с ними. Там лучше, удобнее! Пойми, дочь моя, твое лицо не должно чернеть на ветру, как у пастушки, тебе нельзя портить руки о поводья! Сохраняй самое сильное оружие женщины – свежесть и красоту! Дай срок, и ты понадобишься мне и тогда сможешь показать, на что ты способна!
Он провел богатырской рукой по ее спутанным пушистым волосам.
– Но вот Гипсикратия тоже женщина, но она всегда с тобою!
Клеопатра кивнула головой в сторону красивого воина, который, сдержанно улыбаясь, размешивал серебряной ложкой кипящее варево.
– Гипсикратия – мужчина, случайно оказавшийся женщиной! Ее место около меня!
Речь шла о совсем особой роли наложницы Гипсикратии, достойной дочери отважного племени исавров, замеченной царем на празднике племени, где она показала себя настоящей амазонкой, неутомимой наездницей, владеющей мечом и пращей. Смуглая девушка-воин стала телохранителем царя, сопровождала его во всех походах и даже в сражениях. Для Митридата она была самым близким и необходимым человеком, в ней так удачно сочетались беспрекословность рабыни, сила и верность воина с преданностью любящей женщины.
Она не выпускала из рук оружия, охраняла сон владыки, когда тот, усталый, ложился на походное ложе, приготовленное ею же. Она умела запекать в горячей золе желудок барана, наполненный кровью и кусками хрустящего сала с чесноком и орехами, – блюдо исавров, полюбившееся Митридату. А по утрам кипятила горячий отвар из душистых возбуждающих трав, выпив которого человек чувствует себя бодрым и веселым на протяжении
Царь никогда не был спокоен, его мучил демон подозрительности, внушал ему тревожные мысли об измене близких людей, о подготавливаемом втайне покушении на его жизнь. Но, чувствуя рядом Гипсикратию с ее неусыпным вниманием, он засыпал сладким, освежающим сном. И казалось, сквозь сон слышал ее дыхание, шорохи ее одежды, ощущал теплоту ее тела. Если бы он, проснувшись, увидел, что Гипсикратии рядом нет, что он один, то сразу вскочил бы в тревоге и схватился за кинжал. Но верная спутница была всегда около: то готовила пищу, то осматривала его одежду – цела ли, не отсырела ли, не заползло ли в ее складки ядовитое насекомое. Царь верил немногим, а из немногих только Гипсикратии. Лишь из ее рук он принимал и спокойно выпивал кубок вина, зная, что оно не отравлено.
Когда Клеопатра и Эксиподр удалились, Гипсикратия подула в черпак, отведала сваренную пищу и повернулась к Митридату.
– Разреши, господин, я приготовлю тебе постель, – сказала она просто и ласково. – Поешь горячего, а потом я раздену тебя, и ты уснешь!.. Ты утомлен!
Митридат действительно чувствовал, как по всему телу идут волны усталости. Но преодолел это чувство, прислушался к звукам за стенами хижины. Легко вскочил на ноги, и, подойдя к дверям, распахнул их. Холодный ветер ударил в лицо, из проема двери глянула ночь.
– Как быстро стемнело, – сказал он и насторожился. – Нет, Гипсикратия, спать рано, я слышу шаги людей! Они идут сюда!
– Ничего, стража задержит их.
Из темноты вынырнул Трифон. С его шлема капала вода.
– Ты еще здесь? – подозрительно скривился царь.
– Здесь, великий государь, я уже вернулся из города!
– Так скоро?.. Или тебя не пустили в ворота?
– И в ворота пустили, и все сделано, как ты повелел! Архонты ждут твоих приказаний за третьей линией охраны!
– Проворен ты, Трифон, проворен!.. За то и ценю тебя! Веди их сюда!
Трифон не случайно выдвинулся на высокую должность главного царского «соматофилака» – телохранителя. Его умение распорядиться, правильно расставить людей, заставить их «летать по-птичьи и ползать по-змеиному», исполняя приказания, нравилось Митридату. Трифон был одарен способностью повелевать людьми, жаждал власти, охотно пускал в ход костлявые кулаки, не останавливаясь, при надобности, и перед ударом кинжала. В нем жил и действовал демон смерти и уничтожения. Он ходил следом за царем, держа наготове кривой меч – «махайру». Царь охотно поручал ему те дела, где надо было проявить быстроту и жестокую решительность. Чаще всего это касалось неугодных Митридату лиц. Где появлялся Трифон с отрядом безбородых головорезов, там всегда исчезали люди. Трифон во всех случаях шел напролом, не давая опомниться тому, за кем охотился. Действуя от имени царя, он держался высокомерно, нетерпеливо. Набрасывался на жертву внезапно, как ястреб. На протесты и вопросы отвечал грубыми оскорбительными ругательствами. Его взгляд разил, как камень, пущенный из пращи. По его условленному жесту дюжие стражи схватывали обреченного, сбивали с ног, скручивали веревками, волокли по земле, избивали, увечили, а если приказано, то и убивали на месте.