– Дорогой мой Джеффри! – произнес он вслух и прошел в просторную и жарко, как всегда в Западной Англии, натопленную кухню.
– Что вы сказа-али, молодой господин? – спросила старая миссис Рэмедж, своенравная, но симпатичная экономка семьи Кармайклов, появляясь из буфетной. От ее надетого набекрень
чепца, как всегда, пахло нюхательным табаком, пристрастие к которому она вот уже долгие годы убежденно называла тайным пороком.
– Нет, миссис Рэмедж, это я так, – сказал Йен.
– Но там с вашего плаща ка-апает, я сама слышала, так вы там чуть не потонули, как я посмотрю!
– Ну да, почти что так, – отозвался Йен, а сам подумал: Если бы Джеффри тогда привез доктора десятью минутами позже, она, наверное, умерла бы.
Он всегда старался отогнать от себя эту мысль – слишком она мрачная и к тому же бесполезная, но эта мысль о жизни без Мизери обладала ужасной силой и время от времени пробиралась в его мозг.
Печальные размышления были прерваны здоровым криком младенца; его сын проснулся и требовал обеда. Йен услышал негромкий голос Энни Уилкс, умелой няньки Томаса, которая принялась успокаивать его и менять ему пеленки.
– Славно сегодня кричит ваш мальчик, – заметила миссис Рэмедж. На мгновение Йен снова удивился, что стал отцом и у него есть сын, и тут жена окликнула его с порога:
– Здравствуй, дорогой.
Он взглянул на нее, на свою Мизери, на свою любимую. Она стояла в дверях; ее роскошные каштановые волосы, отливавшие на свету темно-рыжим, рассыпались по плечам. Она все еще была болезненно худа, но на ее щеки, как заметил Йен, уже начал возвращаться румянец. В темных глубоких глазах отражался свет ламп, и они сверкали, как два бриллианта чистой воды на черном бархате витрины ювелира.
– Дорогая! – крикнул Йен и бросился к ней – как в тот день в Ливерпуле, когда все были уверены, что проклятие Безумкого Джека Уикершема сбылось и ее похитили пираты.
Миссис Рэмедж
поспешно вспомнила, что недоделала кое-что в гостиной, и оставила их наедине. Надо заметить, удалилась она с улыбкой. Миссис Рэмедж также иногда не могла удержаться от мыслей о том, какой была бы их жизнь, если бы Джеффри и доктор приехали десятью микутами позже, или если бы не удался эксперимент по переливанию крови, которую так храбро предоставил в распоряжение доктора ее молодой господин.
– Ох, де-евочка моя, – бормотала она себе под нос, проходя по коридору. – И ду-умать об этом не сто-оит.
Этот разумкый совет Йен тоже давал себе много раз. Но и он, и экокомка уже уяснили, что бывают случаи, когда разумный совет легче дать, чем ему последовать.
А в кухне Йен прижал к себе Мизери, чувствуя, как оживает, умирает и оживает вновь его душа от запаха ее теплой кожи.
Он положил ладонь ей на грудь и почувствовал, как сильно и ровно бьется ее сердце.
– Если бы ты умерла, я бы умер с тобой, – прошептал он.
Она обвила руками его шею и поудобнее устроила грудь в его руке.
– Тише, дорогой, – зашептала Мизери. – Не говори глупостей. Я здесь… с тобой. Поцелуй меня! Если я и умру, то только от любви к тебе.
Он прижался губами к ее губам, его пальцы зарылись в ее каштановые волосы, и через несколько секунд в мире не осталось никого, кроме них.
2
Энни положила три машинописные страницы на столик у его изголовья. Он ждал, что она скажет. Он не очень волновался, ему было просто любопытно; он сам удивился той легкости, с которой вновь погрузился в мир Мизери. Конечно, это мир слезливой мелодрамы, и тем не менее возвращение туда было вовсе не таким неприятным, как он предполагал; возвращение, как оказалось, даже успокоило его, как будто он после долгого перерыва сунул ноги в старые любимые шлепанцы. Поэтому он раскрыт рот от совершенно непритворного, неразыгранного изумления, когда она сказала:
– Это нечестно.
– Как… Вам не понравилось?
Он не мог в это поверить. Да как же она могла полюбить предыдущие романы о Мизери, если ей не нравится этот? Он ведь пропитан духом Мизери почти до пародийности – добрая старуха миссис Рэмедж в пропахшем табаком чепце выходит из буфетной, Йен и Мизери обжимаются, как старшеклассники после школьной дискотеки, и…
Но теперь поразилась она.
– Не понравилось? Конечно же, мне понравилось. Это прекрасно. Когда он обнял ее, я заплакала. Я не могла удержаться. – Ее глаза действительно слегка покраснели. – А еще вы назвали моим именем няню Томаса… Это так мило…
Точнее, предусмотрительно, подумал он, по крайней мере я на это надеюсь. А кстати, подруга: сына я хотел назвать Шоном, но потом подумал, что слишком уж много придется вписывать этих сволочных «н».
– Тогда извините, я не понимаю…
– Конечно, не понимаете. Я не сказала, что мне не понравилось, я сказала, что это нечестно. Это обман. Вам придется переделать.
Боже, неужели он когда-то принимал ее за идеального читателя? Кретин. Надо отдать тебе должное, Пол, – когда ты ошибаешься, то ошибаешься на всю катушку. Постоянный Читатель превратился в Безжалостного Редактора.