Младенца на трон!

Саган Ил

"Так вот оно что!
– похолодел Василий.
– Богом данное чадо хотят на чьего-то сынка подменить! Ну все, нехристи, теперь вы попались!"

Боясь спугнуть удачу, он напустил в глаза дури и преданно кивнул.

–  Сделаю. Только и ты уж не подведи меня, Гриша. Надобно, чтоб твой Иван Петрович непременно сыскал того, кто Настену… Ну и деревенька, вестимо, лишней не будет.

–  Не подведу, не сумлевайся. Эх, паря, мы с тобой таких делов понаделаем! Ну, вот и Орбат. Ступай, Васька, да про встречу в вечеру не запамятуй.

Глава 7

На

следующий день в крестовой палате боярина Шереметева беседовали трое. Сам хозяин сидел на покрытой бархатной накидкой лавке, привалившись к бархатной же подушке. Напротив него на мягком стуле с резной спинкой восседал Дмитрий Михайлович Пожарский. Третьим был князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Невысокий, плотный, с прямым носом и широкой, окладистой бородой, он два года возглавлял первое ополчение и держал поляков в осаде до прибытия второго, а потому, как и князь Пожарский, носил гордое звание Спасителя отечества.

Все трое были сосредоточены, даже мрачны. Накануне Василий, прибежав к хозяину с докладом, застал у него Трубецкого и поведал обоим о плане подмены мальчишек. Князья, снесясь с Шереметевым, попытались схватить таинственного "Гришку", но тот вырвался и дал деру, оставив в руках преследователей маленького Алешу.

–  Эх, жаль, вечор того стервеца не поймали, - вздохнул Федор Иванович.
– А все твои, князь, челядинцы, до чего нерасторопны.

–  Не беда, - отмахнулся Пожарский, запустив руку в густую кудрявую шевелюру, - дознаемся.

–  Давайте-ка, други, помыслим, что нам ныне вестно учинилось, - Трубецкой встал и прошел по комнате. С минуту постоял, разглядывая обитую дорогим красным сукном стену.

"Надобно вычислить негодника, что это дельце с подменой мальца замыслил. Ох уж эти бояре, так и норовят к венцу подобраться. Как освобождать их из полона, так Трубецкой, а как речь о державе, так обо мне и позабыли. А разве ж я не заслужил? Москву осадил позапрошлым летом, когда о Пожарском еще никто и не слыхивал! А из Китай-города кто ляхов нонешней осенью выбил? Кто живота не жалел, ведя дворян и казаков на приступ? Кому "за многие службы, за храбрость, за правду и за кровь" Шенкурск с землями в удел пожалован?"

Дмитрий Тимофеевич с негодованием посмотрел сквозь разноцветные стеклышки окна на широкий двор. Как тихо, мирно. Было бы так, если б он полтора года не держал поляков в осаде? Нет, конечно. Ему, ему Русь обязана своим избавлением! Уж кто, казалось бы, больше него заслужил царский венец? Так нет же! Половина Земского собора кричит Мишку Романова, другая - Петьку-подкидыша, а бояре, змеи подколодные, сами к престолу рвутся. А разве они землю родимую спасали? Они за нее кровь проливали?! И даже казаки, слуги верные, по большей части отвернулись. Кто-то за князя Черкасского, кто-то - все за того же Романова. А его, Трубецкого, шансы тают на глазах.

–  Че сказывать-то сбирался, Дмитрий Тимофеич?
– прервал его размышления

Пожарский.

–  А? Да вот мыслю, малец у нас, стало быть, можно его порасспрашивать.

Шереметев, привычно уткнув щеки в жемчужный ворот-козырь, фыркнул:

–  Да кого там расспрашивать? Дитя неразумное, из-под лавки не видать. Только и бормочет "маменька" да "маменька".

–  Во-от, - кивнул Трубецкой, - а у маменьки-то имя, поди, есть. Вот и дознайся.

–  Спрашивал, сказывает, Мария.

–  Пречистая?
– встрепенулся Пожарский.

–  Да ну, князь, мало ли Марий на белом свете. Могет, так матушку его и кличут.

–  А самого-то мальца как звать?

–  Молчит, не ответствует. Видать, подучил кто. Думайте, братцы, думайте, - Шереметев перекрестился на иконы в красном углу и снова обернулся к собеседникам.
– Это должон быть кто-то из верхних бояр, нам ровня, с сынком такого возраста и женой по имени Марья. Никто на ум не приходит?

–  Васька сказывал, тот стервец Гришкой Потаповым назвался, - напомнил Пожарский.
– Как прибег ко мне вчерась, так мы с Дмитрием Тимофеичем и обомлели. Это ж надо такое удумать, мальцов поменять!

–  Да помню я, помню, - отмахнулся Федор Иванович.
– Запамятуешь тут, когда вы как оглашенные ко мне галопом прискакали.

–  Дык боялись, как бы чего с мальчонкой дурного не вышло.

–  И все ж жаль, что не поймали охламона. Хорошо хоть ребетенка из его рук успели вырвать. А ежели б мы его самого взяли, так допрос по всей форме учинили бы, и тут уж ему никуда не деться. Выложил бы нам все, и про хозяина свово взбалмошного, и про то, чей малец этот. Ох, святые угодники, еще недавно не было у меня ни одного дитяти, а теперь аж двое тут толкутся.

–  Чай ты сам вызвался, - усмехнулся Пожарский, постукивая по ковру сафьяновым сапогом.
– Васька сказывал, мол, того хозяина Иваном Петровичем кличут.

–  Имя-то уж больно частое.
– У нас пол-Москвы Иванов, и чуть не все Петровичи.

–  У боярина Воротынского сын Алешка как раз такого возраста.

–  А вот он как раз хоть и Иван, но Михайлович, - ответил Трубецкой и снова задумался.

Как же получить царский венец? Чем, к примеру, взял этот Петька приблудный? Чудесами. Это князь Дмитрий знал доподлинно: его палаты находились на Никольской, в одной улице от двора боярина Шереметева, и слухи через челядь доходили мгновенно. Но в чудесах он был не силен, значит, придется придумывать что-то реальное.

"Надобно казаков к себе перетянуть. Ежели они мое имя выкрикнут, могет, Собор и не посмеет ослушаться. Но что же измыслить, дабы они за меня встали?"

Князь сидел, погрузившись в свои мысли и не слыша того, о чем говорили Шереметев с Пожарским. Ему вспомнилось, как все любили молодого полководца Михайло Скопина-Шуйского, как горевали, когда он умер. А разве у него, Трубецкого, меньше военных заслуг перед Русью? Вот если бы… А что, это мысль! Тогда и чудо можно будет явить. Как раз у Мстиславского скоро именины…