Младшая сестра
Шрифт:
— Я рассказала вам все, что мне известно.
— Вот в этом я не уверен.
— Ну, я не в силах разубедить вас, — сказала она. — В конце концов, если бы я знала все, что вас интересует, у меня не было бы необходимости нанимать вас для расследования, не правда ли?
— Я не утверждаю, что вы знаете все, что меня интересует, — проговорил я. — Но вы не посвятили меня во все, что мне нужно было знать для проведения работы.
— Во что во все? Я сказала вам правду. Я сестра Оррина и знаю, что он за человек.
— Давно
— Я уже говорила вам. Он приехал в Калифорнию примерно год назад и сразу поступил на эту работу.
— Он часто писал домой? До того, как вообще перестал писать.
— Каждую неделю, иногда даже чаще. Он присылал письма по очереди: то маме, то мне. Конечно, они предназначались для нас обеих.
— О чем он писал?
— О работе, о знакомых, о фильмах, которые он смотрел. Или о Калифорнии. О церкви он тоже писал.
— О девушках тоже?
— Не думаю, чтобы Оррина интересовали девушки.
— И он все время жил по тому же адресу?
Девушка озадаченно кивнула.
— Как давно он перестал писать?
Она задумалась, прижав палец к губам.
— Месяца три-четыре назад.
— Каким числом было датировано его последнее письмо?
— Точно не помню.
— Было ли в нем что-либо необычное?
— Нет.
— У вас есть какие-нибудь родственники или знакомые в Калифорнии?
Девушка как-то странно взглянула на меня, начала было что-то говорить, потом покачала головой.
— Нет.
— О'кей. Теперь я скажу вам, что настораживает меня во всей этой истории. Настораживает, что ни вы, ни ваша мать по-настоящему не обеспокоены происходящим. А по логике вы должны быть чертовски напуганы.
Девушка прижала к груди сумку.
— Вы хотите сказать, что с Оррином что-то произошло? — испуганно спросила она.
— Не знаю. Но на вашем месте, зная характер вашего брата, я не стал бы дожидаться летнего отпуска, чтобы приехать сюда и навести справки. Мне непонятно, почему вы не обратились в полицию с ее мощной организацией для розыска пропавших, а пришли к частному сыщику. И мне непонятно, как ваша старая добрая матушка может день за днем сидеть в Манхэттене, штат Канзас, и спокойно штопать теплое белье священника. От Оррина нет писем, вообще нет никаких известий, а она только вздыхает и принимается за новую пару кальсон.
Девушка резко вскочила.
— Вы грязный, отвратительный тип! — в негодовании воскликнула она. — Не смейте так говорить. Мы с мамой волнуемся.
— Вы беспокоитесь о двадцати баксах, — сказал я. — А насчет Оррина я не знаю, и это меня не интересует. Возьмите ваши деньги, спрячьте их в свою переметную суму и забудьте о том, что мы с вами встречались. Завтра можете предложить эти деньги другому детективу.
Она сунула деньги в сумку и со злостью щелкнула замком.
— Я не прощу вам этого, — прошипела она сквозь зубы. — Так грубо со мной никто не разговаривал.
Я
— Не переживайте. Может быть, вам это еще понравится.
Я подошел к Орфамей и снял с нее очки. Она отступила на полшага, споткнулась, и я чисто инстинктивно обнял ее, чтобы она не упала. Широко раскрыв глаза, она уперлась руками в мою грудь и попыталась оттолкнуть меня. Я усмехнулся: с таким же успехом мог оттолкнуть меня котенок.
— Без очков ваши глаза выглядят совсем иначе, — заметил я.
Девушка склонила голову и слегка приоткрыла губы.
— Вы так себя ведете со всеми своими клиентками? — нежно произнесла она.
— Я просто не хотел, чтобы вы упали, — объяснил я.
Безвольно опустив руки, она откинулась на мою руку.
— Вы очень внимательны.
Она еще больше расслабилась в моих объятиях. Голова ее была запрокинута назад, веки опущены, подрагивая, а на губах появилась зовущая улыбка, которой ее наверняка никто не учил.
— Вы решили, что я сделала это нарочно? — проронила она.
— Что сделали?
— Оступилась.
Она обняла меня за шею и прижала к себе. Мне ничего другого не оставалось, как поцеловать ее. Сначала ее губы были неподатливые, потом уступили мне. Орфамей удобно устроилась в моих объятиях и удовлетворенно вздохнула.
— В Манхэттене, штат Канзас, вас арестовали бы за это, — сказала она.
— Меня бы арестовали за одно появление там, — уточнил я.
Она хихикнула и прижала пальцем кончик моего носа.
— Мне кажется, вам нравятся легкомысленные девушки, — проговорила она, искоса глядя на меня. — Правда, сейчас вам, по крайней мере, не надо вытирать с губ помаду. Но в следующий раз я, может быть, накрашусь.
— Может, вы сядете на пол? — предложил я. — У меня руки затекли.
Она снова хихикнула и высвободилась из моих объятий.
— Вы, верно, подумали, что я уже не раз целовалась, — сказала она.
— А разве нет? По-моему, девушки только этим и занимаются.
Она кивнула:
— Даже на церковных собраниях они играют в игры с поцелуями.
— Они играют в них и без церковных собраний, — добавил я.
Мы смотрели друг на друга без особого выражения.
— Итак… — наконец сказала Орфамей.
Я вернул ей очки, она надела их. Открыв сумку, она погляделась в зеркальце, затем достала что-то и зажала в руке.
— Простите меня за упрямство. — Она сунула что-то под бювар на моем столе. Потом улыбнулась, подошла к двери и открыла ее.
— Я позвоню вам, — произнесла она интимным тоном и вышла.
Ее каблучки простучали по коридору.
Я поднял бювар и достал из-под него скомканные двадцать баксов.
Не успел я вернуться в мыслях к Лестеру Клаузену, как зазвонил телефон. Я рассеянно взял трубку. Раздался мужской голос, громкий, но приглушенный, словно говорили через носовой платок.