Младший конунг
Шрифт:
Минуты тянулись, и женщина понимала, что если бой протянется дольше, в конце концов, ей нанесут такой удар, которому будет уже нечего противопоставить. В локте то и дело что-то неприятно замыкало, и предплечье переставало повиноваться, а пальцы норовили разжаться.
Альв бился в нескольких шагах от нее. Противник наседал — это был копейщик, но не прежний (тот умирал не так далеко от Гуннарсдоттер), а другой, и, похоже, куда более умелый. Длина оружия позволяла ему держать Альва на расстоянии от себя, угрожая ему каждый миг, а викинг никак не мог подступить на длину клинка. Правда, Альв неплохо владел щитом, и круглый кованый умбон отбивал широкое лезвие тяжелого копья, не допуская оружие к телу. Его противник орудовал копьем двумя руками —
У копья был длинный и широкий наконечник, которым можно и колоть, и рубить. Викинг Эйриксона какое-то время наседал на Альва, целя сперва в корпус, но воин Хильдрид ловко отмахивался щитом. Копье — тяжелое оружие, им нельзя махать слишком быстро, и каждый выпад вполне предсказуем. За спиной у Альва было много битв, и, хоть сила и ловкость уже были не те, что прежде, щитом он владел прекрасно. И тогда его враг изменил тактику — он стал целить по ногам.
Сколько раз может подпрыгнуть на месте человек в тяжелом доспехе, которому за пятьдесят, а за спиной множество ранений и испытаний? Альв прыгнул раз пять или шесть, а потом просто стал опускать щит или отступать. Он терял сноровку и выносливость. Викинг быстро понял, что единственный выход — расправиться с врагом раньше, чем он расправится с тобой. Тянуть дольше он не мог, и, отбив копье, кинулся на копейщика, занося меч. Противник шагнул вбок и подставил под меч свою жердину — такое было непривычно и нетрадиционно, но сработало. Викинг Харальда Эйриксона держал копье двумя руками, и теперь, отразив атаку, резко и очень сильно ударил противника по ногам.
Ударил древком, а не навершием, но этого хватило. На скользкой от крови палубе немудрено было поскользнуться, и это произошло с Альбом. Он упал навзничь, и вслед ему понеслось лезвие, похожее на узкий серый лепесток. Викинг извернулся, пропуская копье, но возвратный удар пропорол одежду и вдавил звенья кольчуги в тело. Хрустнуло или не хрустнуло ребро — он и сам не понял, но тело обмякло, и Альв стал подниматься с палубы медленно, словно во сне, опираясь на руку.
Гуннарсдоттер обернулась. Она видела, как воин Эйриксона, сражавшийся с Альвом, занес над ним копье, как ударил сверху, так, что жало копья вошло над свободным воротом кольчуги, между ключицей и плечом. Она закричала, отражая щитом выпад, направленный в нее, и кинулась туда, где противник деловито выдернул из шеи верного ее телохранителя копье и толкнул ногой в плечо. Женщина проскочила мимо него с такой скоростью, что ее не догнал бы ни человек, ни меч, по дороге уронила свой щит и левой рукой подхватила Альва еще до того, как он коснулся затылком палубы.
Он смотрел на нее. Тело его, должно быть, отказалось повиноваться, и лишь взгляд еще жил. Глаза показались Хильдрид синими, как само сердце неба, и ласковыми — подобного взгляда нечего и ожидать от воина. Альв смотрел на нее жадно, даже шевельнул губами, будто пытался что-то сказать, и ласка во взгляде смешалась с тоской, потому что жизнь истекала из его тела, и не оставалось ни сил, ни времени выразить напоследок все то, что он хотел. Викинг вздрогнул, и взгляд его потерял выражение, он остекленел.
Хильдрид что-то ударило в бок, но она не ощутила ни боли, ни страха. Стукнувшись локтем о палубу, она плавно — по-другому почему-то не выходило — поднялась и бросилась обратно, вцепилась рукой в меч, который выронила. Пальцы с трудом сплелись на рукояти.
Сзади кто-то слегка ударил ее мечом плашмя по спине. Женщина развернулась в бедрах, попыталась парировать мечом, потому что не было щита, или даже атаковать. Перед ней стоял Харальд Эйриксон, он почти с презрением отбил щитом ее атаку и ударил мечом — не по ней, а по ее оружию. В локтях Гуннарсдоттер что-то замкнуло, пальцы разжались, и обмотанная кожей рукоять, ставшая почему-то скользкой, будто ее намазали салом, выскользнула из парализованных пальцев.
Хильдрид медленно поднялась на ноги.
«Как странно, — подумала она. — Ты ведь знала, что все именно так и будет,
«Как он похож на деда», — подумала она. С лица Эйриксона на нее смотрели глаза Прекрасноволосого.
Она вспомнила прикосновения губ конунга и жесткие от мозолей ладони, которые умели быть такими ласковыми. Ей захотелось улыбнуться, и улыбка в самом деле слегка тронула ее губы. Харальд был удивлен, но взгляд женщины скользил мимо него, куда-то далеко, в неведомые дали, которые живому не прозреть. Эта улыбка показалась ему издевательской, потому что, даже одержав победу, сын Эйрика Кровавой Секиры не чувствовал триумфа, и сам не понимал, почему. Шагнув к дочери Гуннара, он едва ударил ее по лицу — совсем не так сильно, как мог, удар викингского кулака с легкостью мог сломать ей челюсть или проломить череп, а лишь слегка, развернутой ладонью, как мужья бьют жен слишком вольного поведения. Скорее не ударил, а сильно толкнул.
Она упала и скорчилась — должно быть, от боли. Правый бок ее был измазан кровью, кое-где еще были заметны пятна крови — в бою ее изранили, хотя женщина, быть может, не всегда замечала этого в ходе схватки. Хильдрид попыталась встать, но выскочивший из-за спины Эйриксона рослый викинг с ругательствами ударил ее по ребрам ногой. Женщина дернулась и со стоном перекатилась на другой бок.
— Гутхорм! — сердито окрикнул Харальд. — Прекрати.
Гутхорм опустил ногу, которой замахнулся было второй раз, и повернул к Харальду немного растерянное, искаженное лицо. Он был похож на Эйрика Кровавую Секиру, как две капли воды.
— Прекрати, Гутхорм, — устало повторил херсир брату. — Стыдно бить женщин. Связать ее!
— Ты что же, оставишь ее в живых? — возмутился Гутхорм.
— Пока — да, — холодно ответил Харальд. — Мне нужна не только она, но и новый конунг Нортимбраланда. Он, конечно, пожелает спасти свою матушку, не так ли? Пусть придет за ней ко мне, я с удовольствием его встречу, — он окинул взглядом палубу аски.
Она была почти завалена телами. Едва ли десяток воинов Хильдрид уцелел после боя, едва ли половина отряда Эйриксона пережила этот бой. Скорее, меньше половины. Лицо Харальда дрогнуло, ему захотелось ненадолго забыть о своих принципах и все-таки ударить Хильдрид как следует. Но не следовало так поступать с достойным противником, а она, как ни крути, была достойным противником. Один взлет драккара над палубой аски чего стоил. Да и дралась она, как истинный норманн… Харальд поймал себя на том, что думает, как саксы, и нахмурился.
Он оглядел пленных. Все они были ранены, некоторые тяжело, но лишь один все продолжал рваться из рук державших, не обращая внимания ни на что. Эйриксон подошел к нему, и его ледяной взгляд оледенил и пленника. Тот поднял на вражеского херсира ненавидящий взгляд.
— Как тебя зовут? — спросил Эйриксон.
— Батюшка называл меня Харальдом… Элларсоном.
Харальд, сын Кровавой Секиры, приподнял бровь.
— Вот как? Скажи-ка, почему ты служил женщине? Ведь ты хороший воин.
— Да. Я служил Равнемерк, потому что она — достойный вождь! Куда более достойный, чем ты.
— Хочешь оскорбить меня — напрасно, — с завидной невозмутимостью ответил Харальд Эйриксон. — Ты вряд ли можешь с уверенностью сказать, какой я вождь. Скажи-ка, ершистый Харальд, будешь ли ты мстить за свою предводительницу?
— Непременно, — прошипел Элларсон. — Можешь быть в этом уверен.
— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул сын Кровавой Секиры. Посмотрел на воинов, которые держали пленника. От расправы над ним их удерживала только власть херсира. — Перевяжите его. Потом, когда доберемся до лагеря, вместе с другими на этой аске отвезете его к Йорвику и отпустите. Или, пожалуй, лучше отправляйтесь в Йорвик сразу, вечером, когда подойдут остальные корабли и заберут меня и брата. А ты, Харальд Элларсон, вернешься к Орму Регнвальдарсону и расскажешь ему об этой битве и о его матери.