Младший научный сотрудник 3
Шрифт:
— А почему сразу нельзя?
— Опасно потому что, — отрезал я, помог ему подняться и мы вернулись в гостиную.
— А мы тут почти все выпили, — сообщила нам Галина, — вам по рюмке Джонни Уокера оставили.
Андрей не глядя ни на кого махнул эту рюмку, а потом заполировал почти целым стаканом Столичной.
— Ого, — удивилась Галина, — видно у тебя диагноз оказался похуже моего.
— Ерунда, — вклинился в разговор я, — жить Андрей будет, долго и счастливо… если принять кое-какие предупредительные меры.
—
— Нет уж, — резко возразила та, — много знаний — много печалей, как говорили древние греки. У меня ничего нигде не болит, так что воздержусь я.
— Ну и ладушки, — повеселел я, — мое дело предложить, ваше — отказаться. Расскажи лучше, над чем вы сейчас работаете с Андреем.
На эту тему они оба беседовали гораздо охотнее — Андрей заканчивал сниматься в «Сказке странствий» и рассматривал предложение по «Блондинке за углом», а у Ларисы был некий творческий застой, кроме театральных работ ничего другого даже на горизонте видно не было.
— Сказка странствий это же Митта? — уточнил я, — совместная с кем-то там работа?
— Точно, — откликнулся он, — Митта, совместная постановка с чехами и румынами. Премьера в декабре в «России» — приходите, кстати, все, приглашения я обеспечу.
— Охотно, — легко согласился я, — это будет очень любопытно, правда, Нина?
Нина наконец-то ожила и довольно мило описала, как ей понравился последний фильм Андрея, а именно «Будьте моим мужем». Миронов долго слушал ее, морщился и наконец высказался:
— Неудачное кино получилось, Проклова там все одеяло на себя перетянула… да и вообще давайте лучше светские сплетни обсудим.
Эта тема вызвала живой интерес всех без исключения. Наибольший резонанс на тот момент имели целых три эпизода — с Машиной времени (знаменитая статья в Комсомолке под названием «Рагу из синей птицы»), интервью с Пугачевой в той же газете и скандальное выступление Хазанова, где он упомянул о романе Пугачевой и Паулса и подаренный в знак любви и дружбы белый рояль.
— Бред же, — возмущалась Галина, — у Пугачевой молодых поклонников хватает, зачем ей этот старик?
— Но белый рояль, — заметила Лариса, — есть же у нее такой, сама видела.
— Могла сама купить, — резонно возразила Брежнева, — денег у нее достаточно. А Хазанов мразь и больше никто.
— Да ладно, — заступился я за Гену, — классный же комик, а что про Пугачеву сболтнул — с кем не бывает. Странно, что это на экран пропустили…
— Да-да, — подтвердил Миронов, — у нас в театре тоже многие удивлялись — видимо в Главлите тоже есть тайные недоброжелатели Пугачевой. А насчет Макаревича и Синей птицы мне совсем непонятно…
— Да чего там непонятного, — взвилась Галина, — Андрюша слишком много возомнил о себе, новый Леннон, понимаешь, объявился. Деньги,
— А ты не любишь? — с ехидцей спросил Миронов.
— Эх, Андрюша, — вздохнула она, — на моем уровне деньги уже имеют чисто философский смысл. А вот на уровне Макаревича пока еще значат очень много и во всех остальных смыслах. Не надо было хапать выше определенной черты за левые концерты и тексты поскромнее сочинять — и все у них было бы в шоколаде.
— Меня немного напряг один момент в этой статье, — призналась Лариса, — про пение фальцетом…
— Да, интересный поворот, насчет этого у нас, кажется, никого еще не упрекали, — тут же подхватил тему Миронов, — тоненьким голоском, а если точно, то фальцетом, у них только Макаревич поет… если честно, то голос у него совсем не концертный. Уж на что я не певец, но и то лучше бы спел про эту Синюю птицу, фальцетить бы точно не стал.
— Не скромничай, — улыбнулась Галина, — если ты не певец, то кто тогда певец? Боярский что ли?
— А что Боярский? — переспросил Миронов, — хороший характерный артист. Но как запоет, хоть уши затыкай, это верно… кто там его так хорошо двигает, не знаешь, Галюша? Ты же все про всех знаешь…
— Знаю, конечно, — недовольно ответила Брежнева, — но не скажу… не сегодня во всяком случае. Дам только намек — тот же человек, который и Санечку Абдулова опекает.
Обсудили заодно уж и мутную историю с кончиной Олега Даля, это совсем же недавно случилось…
— Есть такое мнение, — сообщила Галина, — что он зашился в очередной раз от пьянства, но не удержался, когда был на съемках в Киеве, полбутылки коньяку выпил за один присест. Вот сердце и остановилось.
— Я другую версию слышал, — ответил Миронов, — что он просто подавился таблеткой и умер от удушья.
— А вообще тяжелый человек был Олежка, — поддержала беседу Лариса, — гениальный, но тяжелый, общаться с ним без скандалов и истерик у меня лично не получалось.
Повисла тяжелая пауза, после которой гости поняли, что им пора бы и честь знать.
— Ну мы поедем, наверно, — первым предложил я, — время позднее, закроют еще на замок двери моей гостиницы.
— Сейчас я машину вызову и вас отвезут, — непререкаемым тоном сказала Брежнева, — а то мало ли что в ночном городе с вами случится.
И она начала крутить диск на телефоне, на котором я краем глаза углядел герб страны — ого, АТС-1… ну может и АТС-2, но все равно круто.
— Все в порядке, — обернулась она к нам, — через десять минут черная Волга с номером 05–00 будет стоять во дворе — разберетесь там сами в очередности развоза. А с тобой, Петя, у нас будет продолжение разговора завтра-послезавтра… Чазову я позвоню.
И мы дружно вышли на лестничную площадку, а там возле лифта и двери квартиры с номером 94 стояли два мордоворота в черном.