Млава Красная
Шрифт:
– Но здесь-то не Капказ! – упрямился Княжевич. – Иные в Анассеополе говорят, что нечего нам там и вовсе было делать. Уж сколько лет воюем, а набеги как были, так и остались.
– Дикари и ведут себя как дикари, – присоединился к спору полковник Страх, обычно немногословный командир шемширских улан, – чего ещё от них ждать? Так или этак следует привести их к миру и закону, а немирных, пока немирные, – бить.
– Господа, оставим сию тему, – поморщился Росский. – Я, Аввиан Красович, пришёл сюда по слову государеву, но солдат своих берегу. И полковник Менихов прав был.
– Всё равно, – хмурился гусар. – Нас вся деревня возненавидела бы, слухи б вперёд
– Она нас и так ненавидит, – хмыкнул Сажнев. – Привыкли под немцами сидеть, их словами говорят, их мыслями думают. Велят сии гордых рыцарей потомки русских ненавидеть – будут как миленькие. А тех, кто нас ненавидит, да ещё потому лишь, что хозяева велели, – чего жалеть-то?
Гусар только покачал головой и ничего не ответил.
Огромная нодья [17] горела медленно, неспешно и ровно. Опытные охотники, югорцы сложили брёвна как положено, чтобы пламени хватило до утра. Сажнев сидел подле костра, глядел на огонь. Как всегда, при себе все пистолеты, на боку – сабля, рядом стоит только что самолично вычищенный штуцер. Стрелки укладывались спать, унтер Петровский опять небось шептался с зимовичками, потому что ветер стих и снежок падал совсем лёгкий, пушистый, рождественский. Прошёл, пожелав доброй ночи и благословив, отец Герасим. Рябых отправился к своей первой роте, что-то озабоченно бормоча себе под нос, не иначе – повторяя список ротного имущества, кое надлежало вытребовать у интендантов.
17
Сложенный из брёвен долго и сильно горящий костёр.
Простучали копыта – казаки ушли в ночной дозор. И тебе, Григорий, на боковую пора, спи, пока нет стрельбы да тревоги.
Сажнев потянулся, зевнул. И то верно. А то глянь-ка, один ты у костра и остался, Григорий. Никого больше. А снег-то всё гуще, ну чисто настоящая зима, хотя ещё и середина ноября не минула.
– Пойдём… – сухо прошелестело в ушах.
– Что? – Подполковник вскинул голову.
На соседнем бревне, так же сгорбившись и глядя в огонь, сидел кто-то в тёмной шинели, по виду…
– Фёдор? – Росский? Что он здесь делает? Куда зовёт?
– Пойдём-м-м… – Словно комар звенит, только откуда здесь и сейчас комары?!
Человек в шинели поднялся, шагнул прочь от костра, в снежную хмарь. Открывалась тропа не тропа, дорога не дорога, а словно росчищь в густых снежных струях.
А вокруг – никого. Один только костёр средь снега.
Надо идти, Григорий, надо, тебя ведь давно уже там ждут, и не для баловства…
Сажнев поднялся, отчего-то пошатнувшись, словно ноги не желали идти. Фёдор, не оборачиваясь, махнул рукой, мол, ступай за мной, и тут…
– Вашескобродь! Вашеско!..
В лицо плеснуло ледяным.
– А? Что?
– Ваше высокоблагородие! – Петровский. В одной руке – тесак, в другой зимовичка зажата, словно птичка, из кулака глядит.
Испуганно глядит.
– Чего тебе, Егор? – совсем не по Уставу вырвалось у Сажнева. Оглянулся – нет никакого человека в шинели тёмной, и следов на свежем снегу тоже не видать.
– Благополучны ль, ваше высокоблагородие, Григорий Пантелеевич?
– Благополучен… Просто… привиделось тут, Петровский. Заснул у костра, да и приблазнилось…
– Человека тёмного видали, – уверенно заявил унтер.
– В-видал, – чуть ли не впервые в жизни заплёлся язык. – А ты-то откуда знаешь?!
Вместо
– Они подсказали.
– Это как же?
– Да вот так… Я уж спать наладился, молитву прочёл на сон грядущий, а тут мне, извиняюсь, в нос комком снежным ка-ак шибанёт! Я аж подскочил, шинель слетела, и чую враз – тот, что вокруг нас за Млавой крутился… снова он тут. Бродит, шастает, за собой увести хочет…
– Тьфу ты! – сплюнул Сажнев. – С тобой, Петровский, во что угодно поверишь, так складно баять у тебя выходит.
– Какие ж то байки? – удивился унтер. – Зимовички, они завсегда помогут. Надо только слушать их уметь…
Сажнев не сомкнул глаз до самого рассвета, но, само собой, ничего особенного уже не случилось.
На третий день подоспели и гонцы – во множестве.
Его высокопревосходительство командир корпуса генерал от инфантерии князь Шаховской, «контужен будучи», изволили продиктовать его превосходительству начальнику штаба генерал-лейтенанту Ломинадзеву категорический приказ полковнику Росскому остановиться и «ожидать подхода главных сил». «Ввиду растянутости линий сообщения Вашего и лёгкости, с коей неприятель может сии линии перенять, взяв таким образом наши части в полное и совершенное окружение».
Слали яростные депеши и командир ополовиненной Четвёртой дивизии Тяглов-Голубицин, и незадачливый командир разбитой Пятой Крёйц. Михаил Константинович Вяземский, брезгливо скривив породисто тонкие губы, сочинял длиннейшие и вежливейшие ответы, где в потоках витиеватых словес крылось главное: «Мы наступаем. И мы не остановимся. Догоняйте, и тогда никто не переймёт «линии сообщения нашего».
Назавтра фон Пламмет, похоже, решил, что дальше отступать нет смысла. Солдаты Росского и без того прошагали почти половину пути до Млавенбурга. Атаковать русских на марше фон Пламмет то ли не решил, то ли не решился. Здравый смысл в остережениях из штаба имелся, признавал Росский. Если командир наёмников соберёт все силы в кулак, русским придётся туго: три, самое меньшее, дивизии против полутора – не шутка. Больше всего Росский опасался флангового удара, для чего и держал в постоянном поиске всех казаков и добрую толику гусар. На долю улан полковника Страха выпало отгонять обнаглевших чёрных драгун и прусских гусар, вновь замаячивших в виду русских колонн.
Из придорожных кустов опять гремели выстрелы, и шемширцы «брали на пики» оставленные прусским командиром засады.
Впереди лежал древний городок Анксальт с острым шпилем готического собора, казавшимся сейчас настоящим штыком, нацеленным в низкое осеннее небо. Нагие рощи университетского парка упирались прямо в поля, над красночерепичными крышами поднимались уютные дымки. Городок помнил володимерских князей, на время вырвавших его из орденских рук; однако русская воля не удержалась на здешних берегах, отступив тогда перед неуклонным и беспощадным немецким напором.
– А и крепко же они встали, – проворчал Сажнев, вернувшись вместе с Фёдором Сигизмундовичем, начальником штаба Вяземским и другими офицерами с рекогносцировки.
Да, подумал Росский. Встали крепко – на крутой холмистой гряде, что подковой охватила городок. В центре виднеются замшелые стены, ещё орденской постройки, – их неудачно штурмовал, помнится, сам незабвенный Кронид Васильевич. Млавенбург – тогда ещё Млавенец не переименованный – обратно взял, а вот Анксальт не сумел.
И, похоже, городок решил вспомнить старое.