Млечная пуля
Шрифт:
— С чего вдруг?
— Такие указания нашего главного врача. Я в этом не разбирался. Просто пометка стоит, что он недееспособен.
— Я хочу поговорить, — вторил Глеб с ноткой раздражения. — Посетителем меня назвать нельзя.
Охранник оторвал взгляд от списка и округлил глаза. Он только сейчас понял, что перед ним сотрудник полиции. Ветровка подействовала лучше, чем удостоверение.
— Сейчас сообщу главному врачу.
— А начальник?
— Вот она и начальник, — быстро ответил охранник. — Подождите минуточку. Свяжусь...
—
Охранник взял телефонную трубку и покрутил циферблат.
— Доброе утро, Елизавета Игоревна. К вам пришел полицейский. Хочет поговорить с нашим постояльцем. — Охранник кивнул с фразой: — Угу.
— А почему его не назвали по имени?
— Порядки такие...
— Здесь никого, кроме нас, нет...
— Таковы порядки, господин полицейский, — сказал он, косясь в сторону выходивших на улицу пациентов без помощи медсестер.
— Ясно. Конспирация...
— Угу.
Послышался цокот каблуков с левой стороны лестницы. Появилась женщина в возрасте с прической «Улей». Такую Глеб видел по телевизору. Осиная талия наряду с военной выправкой дополняли уверенный шаг. Красивый и строгий белый халат был надет поверх легкого синего сарафана.
— Доброе утро, господин полицейский, — улыбнулась она, протягивая руку. — Вы хотели поговорить о нашем постояльце?
— Да.
— Пойдемте со мной. Подождите.., — она оцениваю посмотрела на Глеба. — У вас есть оружие?
— Конечно.
— Сдайте его, пожалуйста...
— Нет, — отрезал Глеб. — Я свой пистолет не отдаю кому попало, Елизавета Игоревна.
— Но правила...
— У нас другие. Пистолет будет со мной. И точка. Он на предохранителе.
Елизавета Игоревна отвела взгляд, но сразу расплылась в понимающей улыбке.
— Вы правы, господин полицейский. Следуйте за мной. Заодно скажите, к кому пожаловали...
— У меня есть пара вопросов к Конгорову Ефиму.
— Ефиму Тимуровичу. А в чем проблема? Что он совершил? — спросила Елизавета Игоревна, когда они прошли на второй этаж. Длинный коридор с текстильными бордовыми обоями и вставками из шпона пронизывали восточное крыло усадьбы. Напоминало больницу, но в дорогостоящем интерьере.
— Не могу вам сказать, Елизавета Игоревна, — уклончиво ответил Глеб, мельком осматривая открытые палаты. Каждая оказалось размером с его служебную двухкомнатную квартиру. Над убранством постарались: огромные окна с длинными светло-лиловыми шторами, обои малинового цвета, резная кровать с прозрачным балдахином. Он услышал в «палате» телевизионную передачу.
— Нравится? — спросила Елизавета Игоревна, понимая, что Глеб интуитивно исследует обстановку.
— Ничего так.
— Это место переделали под пансионат пятнадцать лет назад. Меценаты решили, что старость лучше встретить вдали от городского шума.
— У них на это есть средства.
— Это верно. А как вас зовут? Просто вы не представились. Я сегодня забегалась с пяти утра...
— Глеб Холодов, —
— Конечно. Он был одним из учредителей пансионата. Усадьба Мусиных-Пушкиных не подходила. Тогда в пяти километрах от Мологи создали это прекрасное место. После смерти сына Ефим Тимурович решил вложить средства в строительство «Елимаро». Понимал, что здоровье хрупкое. После кончины жены передал свое дело преемнику, а сам неоднократно попадал в больницу. Второй инсульт выбил его из колеи. Теперь живет здесь. Под уходом специалистов...
— Сиделок?
— Они прошли шесть степеней проверок. Каждый месяц консультируются с психологами. Нервная это работа. Много власти было у наших постояльцев, пока старость не заставила перестать ходить на работу. Они привыкли командовать. Их характер покладистым не назовешь.
— Я заметил, — произнес Глеб, вспоминая старушку у входа в поместье. — Много вам платят, что вы терпите их выходки?
— Мы не живем на государственные деньги, — холодно ответила Елизавета Игоревна, проходя мимо столовой, где некоторых стариков кормили с ложечки. — Дети платят за пребывание в пансионате своих родителей.
— Не хотел вас задеть, — сухо сказал Глеб. — А насильно их тоже закрывают?
— Такое бывают, — смягчилась Елизавета Игоревна. — Как я сказала ранее, что диктаторы всех раздражают. Дети сталкиваются с этим, когда мама или папа в возрасте превращают их жизнь в ад. Власть закончилась. Они столько лет пытались ее удерживать, а теперь бессильны без сиделок. Еще и деменция с каждым месяцем забирает из бывших знаменитостей или хозяев жизни крохи личности. Они не помнят ничего. Такие находятся в другом блоке. Их приходится привязывать к кровати, чтобы не навредили себе или персоналу.
— И так каждый раз?
— Немного помогают таблетки. Я сталкивалась с таким заболеванием, когда проходила стажировку в доме престарелых. Их мозг разрушен и начинает деградировать... К сожалению...
— Мы ушли от темы, — заметил Глеб. Из комнаты слева шел горячий пар, а дверь с табличкой «Ванна» была распахнута. Оттуда доносилось старушечье пение. Елизавета захлопнула дверь:
— Ее моют. Бывшая оперная певица...
— Ясно. Мы скоро придем?
— Уже. Давайте так: поговорим о нем после того, как вы его увидите.
Они остановились у дубовой двери с номером «228».
— Вы пойдете со мной? — спросил Глеб.
— Да. Но вы разочаруетесь... — Она надавила на ручку. — Смотрите сами.
Перед ним предстала просторная комната в светлых тонах с дубовыми шкафами. Впечатляющая библиотека, где книги стояли ровным строем в твердых переплетах. Застеленная кровать находилась у окна. На подносе лежала еда: каша и яичница. Нетронутый завтрак дымился, пока сиделка читала прикованному к креслу седому старику с потухшим взглядом у камина. Одетый в шелковую пижаму мужчина, казалось, не реагировал на историю из книги.