Млечное
Шрифт:
Трое студентов в товарном вагоне,
книги забросив, на юг уезжали —
разве не жаль их?
В Харькове пышном пыльные крыши,
вдоль тротуаров рассыпаны вишни,
ходят лениво, как зебры, трамваи —
припоминаю…
Всё как в романе: в Красном Лимане
власти на нас обращают вниманье.
Бог им заступник, а мы их прощаем —
служба такая!
Бродят на свете взрослые дети —
что с ними делать, куда бы нам
Тот, кому встретить таких доведётся,
пусть улыбнется.
12 мая 1970
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Двадцать пять столетий
ничего не будет.
Ходят по планете
маленькие люди.
Для чего нужны мы ей,
злые, я и ты, —
мы, неотделимые
от своей мечты,
от своих придуманных
маленьких скорбей,
от своей неумной
верности себе?
14 мая 1970
ОЛОНЕЦКОЕ ВОССТАНИЕ
Дай, Спасе, мне
от ран батожных выжить,
в овражках, в Заонежье
отлежать…
Един пожар за мною остров Ки́жи,
как лезвие сапожного ножа!
Не мне, не мне —
моей России в спину —
неметчина, немыслимая ложь! —
сиятельной рукой Екатерины
направлен тот неимоверный нож!
В который раз ты мать моя, Россия,
вручаешь мне, о мать, в который раз
свои дожди
неверные, косые,
тоску
и зоркость азиатских глаз?
От батогов в рубцах спина и ниже…
Бог знает,
сколько дней осталось мне…
Не Китеж, нет,
я вижу остров Кижи
покоящимся на озёрном дне.
И значит, не бывать тому, что было:
что ты дала, другая отняла,
и ляжет слой таинственного ила
на эти купола, колокола…
Не Вит Сивош, не Фёдор Конь, а некто,
О ком еще история молчит…
…Окраина Гражданского проспекта,
белёсые, как вымя, кирпичи.
18 мая 1970.
* * *
Прощай! Нам плакать не о чем:
исполнялась весна.
Все остальное — мелочи,
они не стоят нас.
Плохое и хорошее,
которое прошло,
да будет свято прошлое —
оно не стоит слов.
7 июня 1970
ПОДРАЖАНИЕ ГАРСИА-ЛОРКЕ
Скучный-прескучный город
ночью окутан длинной.
Забраны плотно шторы,
поблескивают витрины.
Споры давно исчерпаны.
Шторы,
в окнах повисли чопорно.
Но никому не спится…
Висят с разводами шторы
на окнах ночных гостиных…
Обходит угрюмый город
злая цыганка Марина.
Ее вороные косы
мерцают отливом медным.
Пудель с розовым носом
шагает за нею следом.
— Это ли скучный город? —
кричит Марина. — Не верю!
Эй, поднимайте шторы!
Эй, отворяйте двери!
Грежу я наяву ли
домыслами пустыми?
Где же провалы улиц
с тусклыми мостовыми?
Он встрепенулся, город,
стал многолюден, светел…
— Будьте, — кричит Марина, —
веселы, словно дети!
Что карнавалы в Риме,
Генуе или Ницце!
Масок не нужно — имя
тщетно скрывают лица.
Скучный-прескучный город
полон весельем, смехом,
точно смеются горы
многоголосым эхом.
Где-то пляшет Марина,
в общем гомоне тонет,
волосы длинные-длинные
и звёздочка на ладони.
До первых лучей рассвета
царит неслыханный праздник.
Зову я: — Марина, где ты?
Она меня только дразнит.
Махнет рукой, улыбнется,
опять в толпе растворится…
А город в ответ смеётся
и песни летят, как птицы.
По асфальту звёздных дорожек
скатываются планеты.
Где твоя милость, боже?
Где ты, Марина, где ты?
11 июля 1970
* * *
Это только игра, игра —
слова весёлые…
За окошком ветра́, ветра́,
деревья голые.
За окошком дожди, дожди,
но́са не высуни.
Если хочешь, живи один
с белыми высями.
Отвори балконных дверей
створки-локоны —
и останется плач дерев
около,
и останется слов игра,
кофточкой свесится…
На порог не пускаю страх
нового месяца.
На порог не пускаю дум
бинты и простыни —
вот я просто сижу и жду,
брошенный взрослыми…
12 июня 1970
ЭПИТАФИЯ ХЛЕБНИКОВУ
(палиндром)
Рим и лев — герб, а муза — разума брег, Велимир.
13 июня 1970