Млечный Путь №2 (5) 2013
Шрифт:
– Эх... да это разве книги, – вздохнул он. – Бульварные романчики да дебильные сказки для взрослых. Я бы хотел почитать настоящие, по истории, например, только где их сейчас достанешь?
– Мари... моя сестра то есть, работает в архиве. Там много-много серьезных книг, очень старых. Я сама видела. Она меня пару раз брала с собой.
– Вот бы мне взглянуть, хоть одним глазком, – сказал Эдвард с завистью. – Хоть в замочную скважину. Как ты думаешь, твоя сестра могла бы устроить мне пропуск? Это ведь не запрещено. Хотя официально и не разрешается – вот ведь парадокс.
Парадоксы –
– Спрошу Мари. Хочешь, я вас познакомлю? Ты ей понравишься. Ой... а что это у тебя зеркало прикрыто? Кто-то умер, да?
– Нет, почему? – Эдвард передернул плечами. Тревожно покосился на закрытое трюмо.
– Все так делают, если в доме покойник. Мы с Мари тоже зеркала в квартире позанавешивали, когда родители погибли. Катались на прогулочном катере и утонули – сразу оба. Никто поверить не мог. У нас мама золото по плаванию имела. Говорили даже, что они сами того... убили себя. Только я не пойму, зачем? Все хорошо было. Странно, правда?
– Странно...
Они помолчали.
– А твои родители живы? – спросила Селина.
– Мать в Дрездене обитает, – нехотя ответил Эдвард. – Уже лет пять как. Отца нет... и не было.
– Как так?
– А вот так.
Над городом лениво разгоралось утро, и небо в тесном ущелье между заоконными высотками вскипело рассветной желтизной, как шипучка в стакане. Во двор въехала уборочная машина, иначе говоря, «поливалка», и принялась смывать с асфальта похожие на раздавленных крабов пятна. Потом длинным щетками-клешнями загребла и, ласково урча, всосала в себя остатки «баррикады».
Эдвард оделся и вместе с Селиной перебрался на кухню за низенький колченогий столик. В холодильнике отыскалась банка «баварского» и вполне съедобный кусок сыра, а в хлебнице – три не совсем еще черствые белые булки. Правда, девушка-ангел от пива отказалась, и Эдвард сварил для нее кофе, густой и крепкий, из настоящих кофейных зерен.
– Вот это да! – восхитилась Селина, за обе щеки уминая сыр с хлебом. – Такой моя мама заваривала. Я думала, кроме нее никто не умеет.
– Я умею. Так что ты болтала про французскую революцию? – полюбопытствовал он.
От пива на пустой желудок чуть-чуть, но приятно кружилась голова. Мысли сделались легкими и радостными.
– А... это... выстрелы, кровь... ужасно, правда? – пробормотала Селина с набитым ртом.
– Так зачем же ты в этом участвуешь?
– Ну, чтобы показать, что мы... что они... чтобы они не забывали... Ты бы... э...
– Эдвард.
– Ты бы, Эдвард, с Мари поговорил. Она все так здорово рассказывает – заслушаешься. И сразу ясно становится. А я в девять лет мозговой горячкой переболела, с тех пор думаю тяжело. Как будто мешки с углем ворочаю, а не думаю.
– Да, я понимаю. А все-таки, кроме Парижской коммуны, что вы еще представляли? Или всякий раз – одно и то же?
Селина медленно сгребла со стола в ладонь сырные крошки и отправила в рот. Потянулась к почти пустой кружке и запила еду горькой кофейной гущей со дна.
– Извини, я опять все умяла. Ты, наверное, тоже хотел? Мари считает, что у
– Напоминать... А зачем?
– Ну...
– Я обязательно побеседую с твоей сестрой, – заверил ее Эдвард. – Столько вопросов, и ни на один не можешь ответить. Только как мне вас найти? Где ваши собираются и когда?
– Так мы каждый день вместе кофе пьем... Приходи завтра к пяти часам в... э...
Полчаса они бились над тем, чтобы объяснить и понять дорогу. «От магазина свернуть направо, потом прямо, потом как бы опять прямо, но направо...» – «Развилка, что ли? А какой магазин?» – «Там еду продают...» – «Селина, дружок, ты ведь умеешь читать? Как он называется?» – «Лидл». – «Какой Лидл, тот, что на Маркт-плац или на Шиллерштрассе?» – «Тот, у которого вывеска с угла отломана и три елки слева».
И далее в таком же духе, пока Селина не догадалась попросить карандаш и листок бумаги. О чудо, карандашный огрызок в ее пальцах словно ожил – целеустремленный и умный, он четкими, уверенными штрихами выводил проспекты и улицы, расставлял, будто кубики, здания, очерчивал перекрестки. Выходила не просто схема, а почти картина: дома лукаво подмигивали, деревья клубились мучнистой листвой, в которой солнечные лучи пробивали светлые проплешины, устало сгорбленные фигурки людей выстраивались в очередь к миниатюрным газетным киоскам. У Эдварда аж дух захватило.
– Кто тебя так научил? – спросил он, пораженный.
– Не знаю... Никто не учил. Мари говорит, что это талант.
– Ну, хорошо. Ты домой сама доберешься или проводить? Я вообще-то хотел... да ладно, ерунда. Давай провожу.
– Не надо, я сама. Не бойся, не заплутаю.
Они все-таки вышли вместе, держась за руки, щурясь на блестящий асфальт. Поливалка уехала, повсюду виднелись лужи. Эдварду казалось, что весь город смотрит, как он ведет по улице слабоумную девушку – аккуратно, как будто несет в ладонях что-то невыразимо тонкое и ломкое, только вот не понятно, радуется за него, грустит или осуждает. Впрочем, ему было все равно.
Глава 2
Солнечный свет, проходя сквозь витражные стекла, рассыпается по столу и стенам голубыми, зелеными и красными монетками. На стеллажах с книгами за годы покоя осел пушистый слой серой бумажной пыли. «Пепел цивилизации», – ухмыляется Мари. Линолеумный пол, грязно-белый, как мартовский снег, излучает сон и тишину.
Когда-то, четверть века назад, здесь помещался Зал Царств – молельный дом Свидетелей Иеговы. Теперь находится городская публичная библиотека, в которой работает Айзек, друг Мари, один из активистов-идеологов «призраков прошлого». Все утро до обеда этот молчаливый сутулый парень в нелепых очках сидит за стойкой и ждет, пока какой-нибудь старичок зайдет полистать журнал или школьник, заливаясь краской, выберет с полки тоненькую брошюрку о сексуальном воспитании подростков.