MMIX - Год Быка
Шрифт:
Сюжет с похождениями вагнеровского гомункула довольно точно предсказывает дальнейшее развитие классической философии. Рождение «чистого разума» в реторте отшельника Канта сменяется полётом и превращениями Абсолютного духа. Гегелевская диалектика учится у древнегреческого источника (Протея). Следствием разного истолкования философской модели «чистого разума» становится раскол философии на непримиримые идеалистическую и материалистическую ветви, то есть палингенез, возрождение на новом витке истории древнегреческих философских споров, как во втором акте второй части «Фауста».
В третьем акте совершается союз Фауста и Елены. Естественнонаучное сообщество, олицетворяемое Фаустом, смогло возвести на древнегреческой почве прочное
Следующий этап ещё более активного соучастия науки в делах государства связан с военными нуждами и приготовлениями, отражёнными в акте четвёртом. Взамен наука получает поддержку государства для крупных проектов, реализуемых в пятом акте, то есть уже в XX веке. Таким образом, вторая часть «Фауста» оказалась верным предсказанием исторической судьбы естественнонаучного сообщества на полтора столетия вперёд. Но если сюжет столь явно соответствует новейшей истории, то есть смысл и первую часть рассмотреть в ретроспективе становления научного сообщества.
Первая часть у Гёте не разбита на акты, но довольно легко сопоставить эпоху Предвозрождения (XV век) с главами «Ночь» и «У ворот», в которых Фауст желает порвать с кабинетной схоластикой и выйти за пределы средневекового города. Дух материализма проникает в город и в университет вместе с чувственными духами, разбуженными интересом к античному наследию. Договору и совместному путешествию с Мефистофелем за пределы средневекового университета соответствует уход научного сообщества в оппозицию религии, рождение новой философии материализма и естественнонаучных принципов. Этапными на этом пути нужно признать философские работы Фрэнсиса Бэкона, лорда-канцлера начала XVII века, положившего начало эпохе Просвещения. Давняя молва упорно связывает Бэкона с именем той самой королевы Марго, с которой чуть не спутали нашу Маргариту во время мирного шабаша в главе «Полёт».
Однако светлый образ Гретхен вряд ли связан с виновницей Варфоломеевской ночи. Напомню, что при разборе пьесы «Тень», а также «Войны и мира» [16] мы нашли правило толкования женских идеальных образов как городов или стран. Есть подозрение, что для великого немецкого поэта из всей эпохи Просвещения ближе к сердцу события Тридцатилетней войны, опустошившей физически и надломившей духовно прежнюю христианскую Германию. Это и была та самая «Вальпургиева ночь», расплата за свободу от средневековых моральных ограничений и стремление к овладению материальными благами. Соломенная вдова Марта, втянувшая в смуту кроткую Гретхен, похожа на Голландию, ставшую при живом испанском «муже» республикой и прибежищем еретиков-материалистов.
16
Cм. Приложение А2. (прим. автора)
Наконец, «Сон в Вальпургиеву ночь» — краткий период затишья перед началом промышленной революции. И опять же поворотным событием начала XVIII века стала Полтавская битва 1709 года, обеспечившая выход России к Балтийскому морю и формирование общего экономического пространства от Британских морей до Уральских гор. Промышленная революция в Англии опиралась, прежде всего, на резкий рост производства на уральских заводах и экспорта из России дешевого чугуна.
И вот с автором
9. Что в имени?
Надеюсь, никто не станет спорить с тем, что «мастер» является первым ключевым словом в поисках ответа на вопрос «Так кто же ты?». И вообще самым первым словом в Романе. Так что нужно понять, что это слово означает, и ещё узнать, кого обозначает. Вопрос этот настолько серьёзен, что нужно сделать несколько предварительных замечаний, касающихся не только образа мастера. Во-первых, нужно признать, что все образы в Романе – как людей, так и домов, квартир, театров и прочих заведений – являются собирательными, обобщёнными, навеянными жизненными впечатлениями Автора и отчасти заимствованными у других авторов.
Во-вторых, Булгаков наделяет многих героев, не только мастера, своими чертами и жизненным опытом. Мастеру досталось чуть больше, но и в образах Воланда, Бездомного, Берлиоза, Бегемота, Коровьева, Левия Матвея и других соучастников создания сюжета обязательно присутствует Автор. А как же иначе? Ведь именно это и называется искусством иронического перевоплощения для художественного исследования исторических образов и философских идей. Историческое явление или философская идея становятся духом, обретающим плоть и кровь на страницах книги. Но прежде, чем они заживут своей жизнью в виртуальном пространстве Романа, Автор совершает магический ритуал перевоплощения в героев. В иных случаях такое же перевоплощение совершают любимые и друзья, образы которых живут в душе Автора.
Не будем забывать, что идеальные образы великих романов живут в ином времени и пространстве. Точнее, они являются живыми символами, соединяющими наш обыденный мир с трансцендентным миром идеальных сущностей, духов. И разобраться в том, кто из этих духов ангел, а кто демон, не так-то просто. Об этом различении духов, кстати, у апостола Павла достаточно много сказано. И собственно, только поэтому и возник заглавный вопрос нашего Романа.
Жизненные впечатления, черты, моменты биографии многих прообразов складываются в обобщённый образ. Но не сразу, а постепенно, в довольно мучительном процессе сопереживания Автора своим героям и пристального интуитивного вглядывания за непроницаемую для простых смертных завесу, отделяющую личность от коллективной памяти. Взявшись за дерзкую задачу написать роман о жизни духов, Автор как бы провоцирует, побуждает своих невидимых, но могущественных героев на вмешательство в творческий процесс. Их отношение отзывается автору творческими муками или же блаженной эйфорией угадывания, совпадения найденного художественного образа с идеальным. А это совпадение – главный источник духовной энергии для Автора, без которой он просто угаснет.
Этот механизм сотворчества между личностью автора и идеальными сущностями коллективной памяти составляет тот «автономный творческий комплекс», о котором писал доктор Юнг. Этот творческий комплекс живёт своей автономной жизнью, потому что личность автора может только влиять, но не владеть сюжетом и героями книг. Можно вспомнить классический пример, когда Лев Толстой удивлённо сообщил жене о том, что героиня «Воскресения» вдруг отказала Нехлюдову.
Зачем нужны столь подробные предварительные замечания? Чтобы сразу и навсегда отмести тот, увы, привычный метод булгаковедов, когда всякое лыко, упомянутое в ранних редакциях Романа, считается вечной ценностью. На самом деле, если Автор в окончательной редакции отказался от чего-то, значит – это что-то не соответствует творческой интуиции и должно быть исключено из толкований образов героя или героини. Но сами материалы чернового творческого поиска очень ценны, они позволяют находить главные прообразы и обнаружить значимые черты и моменты, которые совпали у Автора и его трансцендентных соавторов. В этом и состоит метод художественного постижения образов «коллективного бессознательного».