Мне – 65
Шрифт:
Вышел закон или постановление, хрен их разберет, запрещающий водителям подавать звуковые сигналы. Похоже, это ударило здорово: все привыкли гудеть беспрерывно или же по всякому поводу подавать длинные сигналы. Все щеголяли, у кого сирена круче, устанавливали чуть ли не пароходные, от рева которых шарахались не только пешеходы, но даже в квартирах соседних домов за толстыми стенами.
Милиция следила ревностно, это же добавочный корм, штрафовали нещадно. Конечно, полностью сигналы никто не запретил, но у нарушителя спрашивали: мог ли обойтись без сирены,
Но, странное дело, на проезжей части тихо стало уже в первую же неделю. Наверное, многих и самих раздражал этот рев, гам, настырное гудение и металлические кваканье, но другие ж гудят, почему и мне не гудеть, но начали крупно штрафовать, прокалывать талоны, грозить лишением прав… И – прекратилось.
Постепенно машин стало так много, что их разрешили припарковывать на тротуаре. Правда, только двумя колесами. Появились строительные бригады, что начали расширять дороги. А потом еще и еще.
По телевидению показывали, что в Америке на дорогах часто возникают пробки, для нас абсолютно неизвестное явление.
Футболист, забив гол, не побежал с достоинством через поле на свое место, а начал с перекошенным лицом носиться по стадиону, вскидывая кулак, выкрикивая что-то, а другие футболисты, вместо того чтобы остановить обезумевшего, смотрели на него с интересом.
– Рехнулся?
– Нет, – объяснил Босенко, великий знаток футбола. – Сейчас это входит в моду. Это раньше мужчины стеснялись выражать свои эмоции на публике, а сейчас футболистам для привлечения публики на трибуны велят быть актерами, вот так орать, прыгать, падать и кувыркаться…
– Да ладно тебе, – не поверил Грацкий. – Это ж какой стыд!
– Ха, стыд! А разве не стыд, что хоккеисты уже начинают надевать дурацкие маски?
– Ну, – сказал Грацкий с неудовольствием, – не все, а только любительские команды. Профи никогда не будут играть в масках, это позор. А у канадцев и любители играют с открытыми лицами. Мужчины не страшатся крови и ссадин. А вот так бегать и орать по стадиону – позор! Говорю вам, эта дурь не привьется. Этот придурок побегает-побегает, а потом его вовсе выгонят. Другие футболисты никогда не станут носиться по стадиону, вскидывая кулаки и обнимаясь!
На заводе в обеденный перерыв рассказали про Игната, нашего дальнего родственника, зашел спор, страсти накалились, все перешло в драку.
Оказывается, Игнат женился на Зое, сыграли свадьбу, а потом, как положено, их отвели в спальню и постелили новую простыню. Когда они легли, Зоя призналась Игнату, что она… не девственница.
Игнат заскрипел зубами, некоторое время смотрел на нее бешеными глазами, потом вскочил и бросился к своему ящику, где у него лежали охотничьи вещи. Зоя с ужасом смотрела, как он вытащил охотничий нож и пошел к ней со зверским выражением лица.
Она застыла от ужаса, а он, шепнув: «Терпи, раз виновата», рассек ей кожу на внутренней стороне бедра. Пошла кровь, ею смочил простыню посредине, а Зойке велел забинтовать ногу, чтобы никто ничего не заметил.
Утром, когда их разбудили, родители с торжеством демонстрировали гостям кровь на простыне, доказательство невинности
Через пару недель Игнат по пьянке проболтался о своем неслыханном благородстве, и народ разделился на два лагеря. Одни утверждали, что он поступил правильно: если девка нравится, то можно и прикрыть от гнева родителей, это наш долг, мужчин, защищать, другие же сердились и доказывали, что распутную девку надо было тут же выгнать. Она ж не просто скрыла от всех, даже от своих родителей, свою нечестность, но хотела обманом войти в число тех, кто сберег невинность и чистоту.
Мы, новое поколение, восхищались находчивостью Игната. Все правильно, надо своих защищать от давления старших, от их нелепых правил, от домостроя. А Зойка – хорошая девка. Мало ли что где-то с кем-то произошло разок, теперь умнее будет, а за такого мужа зубами держаться станет.
И вообще, когда где-то на воротах после свадьбы вывешивали простыню с кровью, мы плевались и показывали в ту сторону пальцами: там живут дикари, тупые и невежественные дикари.
А вот мы, новые, смотрим на эти вещи иначе.
Появились так называемые безопасные бритвы. А обычные бритвы, которыми бреется все мужское населения, теперь стали называть опасными. Конечно, этими безопасными порезаться можно так же легко, как и опасными, но только порезаться, а вот той, прежней, запросто и убить, одним движением перехватив горло, потому к ней прицепили теперь такое страшноватое название.
На работе в перекуры и обеденные перерывы вспыхивают дискуссии обо всем на свете, сейчас зашел спор об этих новых штуковинах, уже кое-кто из мужчины их опробовал, плюется. А есть такие, что пользуются. Правда, только из числа подростков, что раньше еще не брились.
– Дурость, – кипятился Киреев, наш слесарь-лекальщик. – Как можно бриться этой штуковиной?.. Я своей бритвой р-раз от уха и до челюсти – чисто, два – от второго уха – и уже, считай, побрился! Ну там еще кое-где подобрать мелочи. А этой хреновиной чиркай, чиркай, сбриваешь по волоску…
– Дурь, – соглашались с ним работяги, – никогда этими штуковинками не станут бриться настоящие мужчины. Никогда.
Я помалкивал.
Как все, начавшие бриться вот только сейчас, я тоже купил себе безопасную бритву. И догадываюсь, что мы, новое поколение, все будем пользоваться безопасными. А старшее, что бреется опасными, постепенно вымрет, и о таких бритвах просто забудут.
Никогда не покупаю лотерейных билетов. На работе при выдаче зарплаты стараются дать сдачу лотерейными билетами. Я не протестую, чтобы не подумали, что жадный, но билеты тут же рву и бросаю в мусорную корзину.
Босенко, мой бригадир, ахает:
– Ну ты че?.. А вдруг машину выиграешь?
– А это чтоб не выигрывать, – отвечал я зло. – Слабый я, понимаешь?
Он непонимающе хлопал глазами.
– Нет…
– Я слабый, – объяснял я. – Если у меня будет лотерейный билет, буду надеяться, что выиграю. А работать стану хуже, в полсилы. Понял?.. Потому я должен отрезать себе все дороги назад. И сжигать мосты за спиной так, чтобы только пепел и дым, дым…