Мне не больно
Шрифт:
Охотничий домик неподалеку от Большой Бурульчи оказался пуст. Никаких следов – ни окурков, ни отпечатков подошв. Майор осторожно обошел вокруг хижины, затем вопросительно взглянул на Михаила.
– Лучше не рисковать, Кондрат. На месте их командира я бы так и сделал оставил дом пустым, а ночью…
– Правильно рассуждаешь… Ладно, померзнем. Станем поблизости, послушаем…
Огня не разводили. Пришлось проглотить холодную тушенку, запив глотком спирта. Гонжабов от еды отказался – похоже, он не употреблял ни мяса, ни спиртного. Майор, устав уговаривать,
Спирт грел плохо. Спальники пришлось постелить на земле, подложив под них лишь тонкий брезент палатки. Саму палатку майор решил не ставить: зоркий глаз мог приметить ее, несмотря на маскировку.
Гонжабов уснул сразу, и Михаил позавидовал его нервам. Самому ему не спалось, хотя Ерофеев, решивший дежурить первым, велел ложиться, чтобы набраться сил для завтрашнего похода. Мешал холод и особенно сырость: Бурульча, разлившаяся после осенних дождей, шумела совсем близко.
Наконец Ахилло не выдержал и осторожно подвинул спальник поближе к Ерофееву, который внимательно всматривался в темноту, стараясь разглядеть почти незаметный ночью домик.
– Все думаю: сунутся или нет? – шепнул он, чуть подвигаясь и освобождая место для Михаила.
– Я б на их месте рискнул. Их пятеро, а то и больше. А нас только двое с оружием. Майор кивнул:
– Вот и я думаю. Черт, придется всю ночь стеречь. Ну и холодрыга! Хочешь еще спирта?
Ахилло не отказался. На мгновение обожгло горло, затем стало теплее. Темнота, казалось, немного отступила.
– Говорят, у немцев есть специальные ночные бинокли, – поделился Ерофеев, – на инфракрасных лучах. Полезная штука, нам бы сейчас – в самую пору.
Спорить не приходилось. Время тянулось медленно, рядом все так же шумела речка, скрипели старые деревья, а где-то далеко слышался крик ночной птицы. Тянуло спать, даже холод уже не мог помешать Морфею. В конце концов Михаил попросил майора растолкать его через час и провалился в густую немую тьму…
Его разбудил сильный толчок в плечо, и тут же широкая ладонь легла на лицо, закрывая рот.
– Тихо, – послышался шепот Ерофеева. – Кажись, гости…
Михаил, стараясь двигаться без лишнего шума, приподнялся. В темноте дом был едва заметен, но вот у входа мелькнула фигура, затем другая… Неизвестные вошли внутрь, и тут же сквозь тьму сверкнул луч фонарика…
– Двое, – шепнул майор. – Кажись, с карабинами. Один пониже, совсем пацан.
Таких подробностей Ахилло не успел заметить – очевидно, глаза Ерофеева были позорче. Тянулись секунды, прошла минута, другая… И вот черные тени появились на пороге. Вновь сверкнул фонарик.
– Эх, мать честная! – выдохнул майор. – Рискнем, а? Бери высокого, я низкого. По счету три!
Ахилло поднял парабеллум. Ерофеев вздохнул и негромко произнес: «Раз… Два… Три… Давай!» Оба выстрела слились в один. «Высокий» дернулся, но вторая пуля свалила его с ног. «Низкий» тоже упал, но тут же вскочил и сгинул в темноте.
– Эх ты, мать твою! Ушел! Неужели промазал! Вот бес!
Похоже, майор расстроился не на шутку.
– Хреново, Михаил. Первый раз, считай, с такого расстояния не попал. Может, все же подранил? Ведь прямо в сердце целил!..
– Не расстраивайся, майор. – Гонжабов присел рядом, всматриваясь в темноту. – Этого не свалишь пулей…
– И ты еще на мою голову, – махнул рукой Ерофеев. – И чего это я его пулей не достану?
– Он бхот, как и я… Он владеет тем же искусством…
Майор обиженно засопел:
– Смеешься, да? Он чего, музыкант, язви его? «Искусство»!
– Погоди! – остановил его Ахилло. – Вы, Гонжабов, хотите сказать, что он владеет какой-то боевой подготовкой? Боевым искусством?
– Это искусство не только для боя. Я заметил, как он двигался. Такому учили только у нас.
– Где это – «у нас»? – вскинулся Ахилло. – И вообще, гражданин Гонжабов, вам пора нам кое-что рассказать.
– Лишние знания опасны, – спокойно проговорил бхот. – Можете разжечь костер, они больше не вернутся…
Но Ерофеев порывался осмотреть убитого – или раненого – десантника. Велев Гонжабову собрать сухие сучья, он осторожно подобрался к крыльцу.
– Готов, – сообщил он, вернувшись через несколько минут. – Прямо в голову попал. Вот…
Огонек зажигалки высветил окровавленную командирскую книжку и новенький наган.
Костер упорно не желал разгораться, пришлось плеснуть спирта. Наконец тьма отступила, и ладони сами собой потянулись к пламени.
– Ты, Гонжабов, готовься, рассказывать будешь, – велел Ерофеев – а мы покуда поглядим. Ну-ка, капитан, что скажешь?
Ахилло внимательно осмотрел командирскую книжку. На фамилии и прочие записи он не обратил особого внимания, куда интереснее было иное качество бумаги, печать, специальный знак в тексте…
– Вот, – наконец заметил он, – скрепка. Она из нержавейки. Наша бы обязательно след оставила.
– И бумага другая, – кивнул майор. – На мелочах гансы горят! Ну чего, значит, таки немцы… Ладно, кажись, самое время тебя послушать, гражданин Гонжабов.
Бхот не ответил, узкие темные глаза глядели прямо в огонь. Наконец он чуть поднял голову:
– Я не скажу вам многого… В Тибете есть монастырь, где я был когда-то монахом. В двадцатом году по вашему счету его захватили повстанцы, среди них были и ваши, из России. Там создан Центр… о котором я говорить не буду. Несколько лет назад бхоты, что там служили, подняли мятеж – решили искать себе нового владыку. Пролилась кровь. Те, кто уцелел, ушли. Некоторые пошли на службу в ту страну, откуда прибыли ваши враги…
– К Гитлеру, значит, – зло бросил майор. – Вот сволочи!
– Тот, кого ты назвал, лишь «бейбо» – бумажная кукла. Настоящий владыка правит из черной тени. Он узнал, что на этой земле найден источник Голубого Света. Вы называете его излучением, мы – кровью злой колдуньи Бранг Сринмо. Дело не в словах… Среди тех, кто идет перед нами, есть бхоты. Они тоже знают, что я здесь. Но я – старше, и они боятся.