Мне не больно
Шрифт:
– И хорошо полей, – невозмутимо добавил его приятель. – Как понял?
– Так бы и сказал, что мне надо вон выметаться, – буркнул Бен, наконец-то сообразивший, что злосчастное растение совершенно ни при чем. – Лу, если он тебе будет глупости говорить, зови меня!
Чиф подождал, пока хлопнула входная дверь, затем повернулся к девушке:
– Лу, выкладывай! И не вздумай спрашивать:
«О чем?» – О чем? – невозмутимо осведомилась достойная сестра своего братца. Чиф вздохнул:
– Знаешь, ты своим тоном можешь Бена надурить, а меня не надо. Что там у меня с кровью?
Девушка молча встала, вышла в соседнюю комнату и вернулась
– Что там, Лу?
– Читай, – девушка пожала плечами, – если не веришь. Все в норме!
– Лу! Ты же врач!
Лу не отвечала, затем вновь дернула плечами:
– Ладно. Между прочим, я прежде всего психолог и как специалист не хотела бы разговаривать об этом с тобой, пока ты не успокоишься.
– Я спокоен, выкладывай.
– Ну… – Девушка задумалась. – Кровь, если ты помнишь, состоит из плазмы, красных кровяных телец – эритроцитов, затем белых – лейкоцитов…
– Помню. Можешь не читать лекции.
– …а также кровяных пластинок, называемых иногда тромбоцитами. Все это у тебя в наличии, причем в оптимальном количестве…
– Не тяни, Лу! – поморщился Чиф.
– А ты не перебивай. Все выглядит нормально, но я решила исследовать кровь под микроскопом. Если помнишь, у нас есть новый микроскоп, их и в Сент-Алексе только начали выпускать. Я думала проводить исследования срезов мозга… В общем, у тебя картина такая…
Девушка вооружилась карандашом и начала что-то быстро рисовать на бумаге. Чиф внимательно следил, время от времени кивая, но затем словно застыл, не двигаясь с места. Лу между тем постепенно увлеклась, в голосе появился азарт ученого, сумевшего открыть нечто невиданное. Карандаш летал по бумаге, оставляя легкие следы в виде странных ромбов, окружностей и цилиндриков…
– Постой… – не выдержал Косухин. – Лу, ради Бога…
– Чиф? – Девушка удивленно подняла голову, оторвавшись от очередного рисунка, и вдруг поняла. – Джонни-бой, прости! Я дура! Господи, мне только лягушек потрошить…
– Н-ничего, – вздохнул Чиф. – Уже прошло… То, что ты показала, это все?
– Ну… Я не уверена, но, по-моему, у тебя несколько пониженное кровообращение. И необычайно высокая сворачиваемость крови, так сказать, антигемофилия…
– Так…
Чиф умолк, девушка так и не решалась заговорить. В дверь стукнули:
– Еще поливать?
– Сгинь! – резко бросила Лу. Из-за двери послышался горький вздох, и по ступеням застучали ботинки.
– Ладно, какой диагноз?
– Диагноз? – удивилась девушка. – Ты абсолютно здоров. Но кровь твоя очень странная.
– Не человеческая? – Чиф резко повернулся на стуле. Лу замялась:
– Ну, в общем, такой обычно у людей не бывает. Скажу больше, если ты так уж настаиваешь:
обычный человек с такой кровью жить бы не смог. Значит, есть серьезные изменения в нервной системе и во всех кроветворящих органах…
– И в костном мозге, – задумчиво проговорил Чиф. – Спасибо, Лу. Странно, ведь меня каждый год обследовали…
– Это никак не проявляется. Нужен очень мощный микроскоп. Чиф, а тебе не делали переливания крови?
– Нет. – Молодой человек покачал головой и невесело усмехнулся. – Равно как пересадок селезенки и спинного мозга. А я-то думал… Вот, смотри…
Он положил на стол листок с анализом и прикрыл глаза. Прошла секунда, другая – и листок медленно взмыл вверх.
– Это каждый может, да?
– Практически каждый из нас, – кивнула
Белый листок по-прежнему висел в воздухе, чуть подрагивая от еле ощутимого сквозняка.
– У вас она обычная, – повторил молодой человек. – А теперь смотри!
Он вновь прикрыл глаза. Листок дрогнул и начал медленно опускаться вниз. Он коснулся ладони, вновь дрогнул, но не остался лежать, а, чуть наклонившись набок, пошел сквозь руку и неслышно упал на стол.
– О Господи! – Девушка вскочила, рука дернулась вверх – перекреститься. Чиф вздохнул:
– Это у меня лет с четырнадцати. Родители просили никому не говорить, я и не пытался… В общем, сквозь стены проходить не могу, но кое-что…
Рука дрогнула, а затем резко упала на поверхность стола. Лу охнула: кисть прошла сквозь дерево – раз, другой…
– Хватит, я поняла… Довольно… Вновь воцарилось молчание. Наконец девушка решилась:
– Чиф, я, наверное, должна была тебе сказать раньше, ведь я врач экспедиции, – но такое считается врачебной тайной. Еще до твоего рождения тетя Полли и дядя Генри попали в какой-то научный центр. Там был огромный красный кристалл, похожий на рубин, через который пропускали синее излучение… У тебя генетические изменения. Мне говорили это, кое-кто даже советовал не брать тебя на Старую Землю. Но потом решили, что эти изменения в целом благоприятны.
Чиф молчал. Лу тряхнула головой:
– Джон, да приди в себя! Какая, в конце концов, разница! Если тебя хоть сколько интересует мое мнение, то вот: забудь все до возвращения, а там, если хочешь, зайди в лабораторию медицинского центра. Да и то – надо ли? Ведь ты нормален!
– Пока нормален, Лу. До четырнадцати лет у меня такого не было. Значит, изменения только начались. Ладно, еще раз спасибо. Брату – ни слова!
Бена пришлось звать долго: тот обиделся, заявив, что намерен отныне ночевать у входной двери рядом с фикусом, который является его единственным другом. Уговорив приятеля, Чиф провозгласил, что давно пора ужинать, а ответ Казим-беку они обсудят после…
Но и после ужина разговор не состоялся. Руководитель группы, извинившись, закрылся в лаборатории, попросив не беспокоить. Несколько удивленный Бен, который как раз собрался провести пробный сеанс связи, пожал плечами и устроился в гостиной на диване, лениво перелистывая словарь советских неологизмов, специально подготовленный кафедрой современного русского языка университета в Сент-Алексе. Лу, закончив свои дела, присела рядом, погрузившись в чтение отобранного у брата журнала.
Бен, испытывая некоторое недоумение, старательно штудировал словарь. По его мнению, аборигены совершенно бездарно исказили язык предков. Почему-то полагалось говорить вместо «жалованье» – «зарплата», «синема» превратилась в «кино», причем с ударением на втором слоге, отчего «кинотеатр» из «синематографа» превращался в «собачью площадку». Особенно удивили Бена загадочные «октябрины», заменившие «день Ангела». Слова же «Вторчермет», «Охмадет», «Наркомзем» и «Тяжмаш» он старался пропускать, не читая. Окончательно добил его СЛОН, превратившийся из симпатичного животного в страшный концлагерь на Соловках. Бен вздыхал, напрягал память, в глубине души понимая, что в самый неподходящий момент обязательно сорвется, назвав, к примеру, какого-нибудь наркома «милостивым государем», а трактористку вроде Паши Ангелиной – «мадемуазель».