Мне не больно
Шрифт:
Ахилло подождал несколько секунд, но Сидоров Петр Петрович не сделал попытки встать или хотя бы повернуться. Михаил хотел было кашлянуть, но передумал. В конце концов, этот поклонник Будды – не у себя на даче.
– Гражданин… – Михаил хотел было сказать «Сидоров», но внезапно вспомнил слова майора. – Гражданин Гонжабов, я за вами. Собирайтесь.
Человек медленно встал и обернулся. На Михаила глядели узкие темные глаза. Плоское лицо с острыми скулами, желтоватая кожа… Надо было иметь неплохое чувство административного юмора, чтобы назвать этого человека исконно русской фамилией. Михаил быстро прикидывал: ни на китайца, ни на японца заключенный не походил. Он немного смахивал на
– Собирайтесь, – повторил Михаил. – У вас есть переодеться во что-нибудь… гражданское?
Темные глаза взглянули на Ахилло спокойно, без страха и даже без особого интереса. Наконец Гонжабов медленно кивнул. Михаил не без некоторого облегчения заявил, что будет ждать во дворе и поспешил покинуть странную комнату. Полумрак, свечи и недвижная золотая улыбка Будды произвели на него мрачное впечатление.
– Ну как, – поинтересовался Ерофеев, куривший у крыльца, – не испугался?
– Нет. А кто этот… Сидоров? Майор покосился на Ахилло:
– Ну, это тебе лучше знать, капитан, – ваша добыча. Я человек маленький. Мне приказали – я поехал.
Михаил обиженно отвернулся. Похоже, с ним не особо считались как свои, так и чужие.
– Да ладно, не киксуй, – понял его майор. – По Гонжабову знаю вот чего: он бхот, с Тибета, за Гражданскую имеет орден, еще один получил в тридцать первом за научные достижения, был членом тибетской секции Коминтерна. Взяли его ваши год назад – как германского шпиона. Дали «четвертак» и отправили сюда.
Ясности не прибавилось. Бхоты… о таком народе Ахилло не слыхал. Золотой бурхан Будды как-то плохо ассоциировался с научными исследованиями. Правда, два ордена вызывали уважение.
– Он что, Тернему понадобился? – самым невинным тоном поинтересовался Михаил.
Он ожидал, что майор будет по-прежнему темнить, но Ерофеев спокойно и внушительно подтвердил:
– Именно так. Гражданин Тернем приказал командировать гражданина Гонжабова с целью научной экспертизы.
Привычное ухо уловило «гражданин Тернем».
– Что, Тернем… тоже? До сих пор?
– А ты как хотел, капитан? Ваши же брали, ваши же срок впаяли. Скоро всю страну пересажаете, мать вашу, железная когорта!
– Это, кажется, из Троцкого? – удивился Ахилло. – «Железная когорта партии»?
– Че, бдительный? – скривился майор. – Ну давай, давай! Мой батя Троцкого на фронте, между прочим, встречал – и не раз. Может, он и Иуда, но по кабинетам не прятался! Как некоторые, не будем называть…
– Можешь написать, что на провокацию я не отреагировал. – Михаил вновь отвернулся, не желая глядеть на Ерофеева. – Между прочим, где вы все такие умные были десять лет назад, когда объединенная оппозиция пыталась на улицу выйти? Тогда не поздно было.
– И ты напиши, что на провокационные разговоры майор Ерофеев ответил нецензурной бранью и проклятиями по адресу врагов народа… А десять лет назад я еще мальчишкой был – дураком, в общем. Да что теперь говорить для нас что ни пор, то батька…
То, что Ерофеев высказал вслух, думали, похоже, многие. Ахилло догадывался, что о Льве Революции жалеют, но что-либо менять поздно. Королей не выбирают – им служат…
Дверь отворилась, и на крыльцо вышел Гонжабов. Теперь на нем был обычный штатский костюм, шляпа и накинутое на плечи серенькое пальтишко. В этом наряде бхот смотрелся убого: маленький человечек, похожий на среднеазиатского колхозника, приехавшего на ВДНХ.
Увидев майора, Гонжабов равнодушно кивнул. Ерофеев внимательно оглядел зэка, кивнул в ответ, и все трое
Заполнение бумаг заняло немало времени, и в город возвращались уже в сумерках. Майор молчал, Ахилло, сидевший на заднем сиденье рядом с Гонжабовым, тоже не спешил начинать разговор. Было о чем подумать. Командировка обещала быть необычной. 3а Гонжабова Михаил отвечал головой, а между тем не имел даже наручников для конвоирования. Правда, что-то говорило ему, что заключенный не будет пытаться бежать. Но все равно неясности – хоть отбавляй, и Михаил старался быть настороже. Правда, после возвращения ему удастся заглянуть в таинственную контору Тернема, и эта мысль кое-как примиряла с происходящим. Ахилло любил острые ощущения, тайны и риск. Восемь лет назад это и подтолкнуло его бросить экономический факультет Института народного хозяйства и написать заявление в спецшколу. Правда, не только это. Ахилло рано понял, что впереди страну ждут нелегкие годы, а значит, лучше быть внутри Системы, чем вне ее. К самой политике Михаил относился индифферентно, питая к фанатикам легкое отвращение.
Первые годы службы в органах оправдали ожидания, но с тридцать пятого, а особенно с тридцать шестого Ахилло все чаще стал испытывать разочарование и даже страх. Система явно выходила из-под контроля. Ягода был груб и жесток, но это все же лучше, чем истерика и непрофессионализм Ежова. Сложная, точная система, предназначенная для диагностики и терапии, какой Ахилло видел контрразведку, быстро превращалась в паровой каток, давящий с одинаково тупой жестокостью и чужих и своих. Для Михаила оставалось загадкой, кто сидит за рулем – не Ежов же, в самом деле! Правда, делиться подобными соображениями в последнее время было не с кем, и вообще в Главном Управлении стало как-то особо неуютно. Ахилло был даже рад, что временно отстранен от оперативной работы. Быть представителем «малиновых» в кубле «лазоревых» – дело опасное, но не опаснее ежедневного риска в самом Большом Доме. К тому же история «Вандеи» показала, что в Главном Управлении стало пахнуть уже не отсутствием профессионализма, а чем-то похуже: Вместо того чтобы искать врага, руководство начинало отстрел своих…
Всю дорогу Гонжабов по-прежнему молчал. Он даже ни разу не повернул головы, так и просидев неподвижно, прикрыв глаза и застегнув пальтишко до самого горла. Похоже, таинственного зэка совсем не интересовало, куда и зачем они направляются…
Автомобиль долго блуждал по столичным улицам и наконец свернул в один из темных дворов. Все трое вышли из машины, и майор кивнул на один из подъездов.
На втором этаже оказалась, как и предполагал Михаил, конспиративная квартира, где их ждал молчаливый парень в штатском. Не говоря ни слова, он пригласил всех троих в одну из комнат, где каждому был вручен комплект удобной теплой одежды, горные ботинки и в придачу – легкая, почти невесомая куртка с капюшоном. Ахилло невольно удивился: куртка была на гагачьем пуху и стоила немалых денег. Знакомые альпинисты собирали на такую деньги не год и не два. Вдобавок каждому полагался рюкзак, где уже лежали консервы и спальник.
Удивляться было некогда. Майор торопил, и Михаил, быстро переодевшись, вышел с Ерофеевым в другую комнату. Там уже был накрыт стол.
– Перекусим, – кивнул майор. – Да, у тебя какой ствол?
Михаил извлек из прикрепленной под мышкой кобуры наган. Ерофеев скривился:
– Хлопушка! На, держи!
В руках у Ерофеева оказался новенький парабеллум.
– А может, пулемет возьмем? – не удержался Ахилло, пристегивая кобуру с пистолетом к поясу. Майор махнул рукой:
– Шутки – шутками, а я бы взял. Да нельзя, засветимся. Разве что в футляре от контрабаса – знаешь, как в кино…