Мне не больно
Шрифт:
Ахилло постарался коротко и как можно более связно пояснить причину.
– Они не имеют права! – Голос вновь возвысился до крика. – Учтите, вы будете отвечать лично! Заключенный находится в вашем ведении… – Ежов помолчал, в трубке слышалось тяжелое дыхание, а затем совсем другим тоном поинтересовался: – Куда его отправляют?
– Одну секунду, товарищ народный комиссар… Ахилло покосился на полковника, который, конечно, слышал весь разговор: мембрана работала почти как динамик. Тот почему-то усмехнулся и негромко пояснил:
– Объект номер один. Подписал Молотов…
– В этом случае, капитан, вы обязаны проводить заключенного до аэропорта и лично осмотреть самолет. Да, и поговорите с летчиком – одним словом, примите все меры. Пока самолет не пересечет границу СССР, за вашего подопечного по-прежнему отвечаете вы! Как поняли?
Михаил понял все правильно, о чем и поспешил сообщить народному комиссару, после чего с облегчением повесил трубку и повернулся к полковнику:
– Мне приказали…
– Слышал, товарищ Ахилло. Думаю, возражений не будет. Выезд в семь вечера. Кстати, мой вам совет – с летчиком действительно поговорите, а главное все опишите в рапорте как можно подробнее. Чем больше – тем лучше. Подобная бумага никогда не помешает…
Совет был недурен, но сама ситуация по-прежнему оставалась достаточно дурацкой. То, что бхота увозили с глаз долой, было даже приятно. Но фраза Ежова об ответственности за все вероятные и невероятные случайности не придавала оптимизма. Интересно, что мог увидеть Ахилло во время краткого осмотра машины? Спрятанную бомбу? Подпиленный винт? А куда пошлет его летчик, к которому начнут приставать перед сложным рейсом, догадаться нетрудно.
Уже прощаясь, Михаил как бы случайно поинтересовался, когда бхота собираются вернуть в его распоряжение. Ответом был недоуменный взгляд и предположение, что по крайней мере две недели капитан может спокойно читать роман в своем кабинете. Название романа было также упомянуто, что доказывало зоркость местной службы охраны. В общем, настроение оказалось испорчено, причем изрядно…
Обдумав на досуге ситуацию, Ахилло решил поступить согласно полученным указаниям, но с определенными коррективами. Он прекрасно понимал, что в предотлетной суете его могут просто оттолкнуть в сторону. Конечно, никакого толку в осмотре самолета и беседе с его командиром не было и быть не могло. Но это – редкий шанс узнать нечто новое о делах «Теплого Стана», и упускать его Михаил не собирался…
К семи вечера он был уже полностью готов. «Лазоревые» оказались точны: в три минуты восьмого за Гонжабовым, успевшим надеть пушистую шубу и диковинную меховую шапку с длинными ушами, завязывавшимися на затылке, зашли двое в форме и, деловито оглядев зэка, предложили следовать за ними. Ахилло был наготове: в руках тут же оказались наручники, один конец, щелкнув, сжал запястье бхота, второй был уже закреплен на левой руке самого Ахилло. Наручники были новенькие, последней модели, и теперь «лазоревым» придется либо выполнить все обещанное, либо вызывать газорезку.
Реакция оказалась вполне адекватной: «лазоревые» молча пожали плечами, а Гонжабов слегка улыбнулся, словно происходящее было
В огромной шестиместной машине Ахилло и Гонжабов оказались между двумя личностями в форме, рядом с шофером поместился еще один сотрудник, а впереди двигалась «эмка» с охраной. Итак, конвой был по всем правилам, словно на аэродром доставляли не заключенного, а народного комиссара.
До Тушина добирались долго, и Ахилло успел сделать два новых умозаключения: зэка везут в места, где куда холоднее, чем в Столице, вдобавок везут на все готовое, поскольку вещей Гонжабов с собой не захватил. Обычно зэки ведут себя иначе – похоже, Гонжабов уверен, что на таинственном объекте номер один о нем будут заботиться.
В Тушино оказалось полно охраны, причем все – «лазоревые», хотя обычно их здесь не держали. Очевидно, спецрейсу придавалось немалое значение. Автомобили проехали прямо на взлетную полосу, где в вечернем сумраке темнел силуэт огромной крылатой машины.
Похоже, самолет только что приземлился, из открытого люка выгружали какие-то ящики, по трапу сходили пассажиры, рядом стояло несколько автомобилей и огромный заправщик. Самолет сразу вызвал огромный интерес: таких машин Михаил еще не встречал даже на воздушном параде, проходившем весной тут же, в Тушино. Поразило количество моторов – по два на каждом крыле и пятый, еле заметный, – под обшивкой сзади.
Выйдя из машины, Ахилло и Гонжабов попали в плотное кольцо «лазоревых». Похоже, они приехали немного рано. Ахилло решил воспользоваться моментом и перекурить, но тут внимание привлекла странная суета: несколько «лазоревых» вбежали по трапу, там началась какая-то возня, и внезапно тишину разорвал отчаянный крик:
– Пустите! Не имеете права! Я все расскажу товарищу Сталину!
У люка шла борьба. Один из охранников скатился вниз, другой еле удержался, чтобы не упасть с трапа, а невидимый в темноте человек продолжал кричать:
– Я не арестованный! Пустите меня! Не смейте! Наконец неравная схватка закончилась, люди в форме потащили вниз отчаянно упиравшегося человека в темном пальто. Лица было не разглядеть, но Михаилу показалось, что схваченный уже немолод.
– Товарищи! – Человек внезапно дернулся, на какое-то мгновение освободившись от державших его рук. – Если есть здесь честные люди, передайте товарищу Сталину: они включили установку на полную мощность! Как в тридцатом! Они сведут с ума всю страну! Передайте…
Крик стих: неизвестному грубо заткнули рот. Схваченного швырнули в одну из машин, которая тут же взревела и тронулась с места. Рядом послышался негромкий смех: смеялся Гонжабов. Капитану захотелось двинуть «подопечного» локтем, и он еле удержался от этого непростительного поступка.
Разгрузка закончилась быстро. Заправщики принялись за работу, а в открытые люки уже начали заносить груз.
– Вы хотели поговорить с пилотом? – Один из «лазоревых» оказался рядом. Пойдемте.
Отпускать Гонжабова капитан не решился, опасаясь, что в последнюю минуту его попросту кинут в одну из машин и увезут, не дав разузнать ничего нового: на месте «лазоревых» он поступил бы именно так.