Мне не больно
Шрифт:
– Ах, вот оно что…
Тернем нерешительно потянулся к небольшому рычажку. Его движение не понравилось капитану.
– Стойте! Имейте в виду, это не проверка. Мне терять нечего: или погибнем вместе, или я исчезну, а вы останетесь и продолжите ваше дело. Я не из НКГБ, понимаете?
Тернем развел руками, и капитан сообразил, что для физика разницы между «малиновыми» и «лазоревыми» не существует. Объяснять было некогда.
– Включайте, Тернем! И не делайте глупостей! Рука, протянутая к рычажку, опустилась. Ученый
– Нет, не могу! – Тернем резко обернулся. – Кто бы вы ни были, гражданин капитан, вы погибнете! Ваша смерть…
– Вы говорили, что шансы – пятьдесят на пятьдесят, – напомнил Михаил.
– Но это же теория! На практике вы просто сгинете! От вас ничего не останется…
– Это тоже подходит…
Страха не было – напротив, Ахилло чувствовал невиданное, охватывающее всю душу волнение. Он перешагнет грань – первый! В любом случае, это хороший финал…
– Не понимаю. – Тернем вновь повернулся к установке. Генератор гудел, мигали лампы, призма горела белым огнем…
– Скорее, гражданин Тернем! Следовало спешить: в зал в любой момент могла ворваться охрана.
– Да… Готово… Если не раздумали, становитесь посреди той площадки…
– Понял…
Ахилло выбрал место как раз в центре. Наверно, сейчас следовало помолиться, но капитан не верил в Творца. Хотелось одного – скорее, пока не вернулся страх!
– Сейчас… Вот…
Тернем что-то набросал на листке бумаги:
– Если вам очень повезет… Здесь бланк наркомата госбезопасности. Я написал, что вы – участник научного эксперимента…
– Спасибо…
Об этом Михаил не подумал. Похоже, физик соображает быстрее, чем он. Ведь там, за гранью, если даже он уцелеет, капитана не будут ждать пионеры с цветами. Там тоже какой-то научный центр, свои «лазоревые», «малиновые» и Бог весть кто еще…
Ахилло спрятал оружие и уложил бумагу в нагрудный карман. Все, он готов…
– Включайте!
– Погодите, молодой человек! – В голосе ученого все еще была неуверенность. – Но так же нельзя! Я буду отвечать за вас, за вашу гибель! Если не перед властями, то перед Богом!
Ахилло внезапно рассмеялся:
– Нет, гражданин Тернем, в любом случае виноваты не вы…
Конечно, ученый, который через минуту превратит Михаила в яркую вспышку света, не виноват перед ним. Даже те, что готовят ему пытки и смерть, даже они невиновны. Виноват он сам – сейчас, в эту секунду, Ахилло понял это с полной, окончательной ясностью. Он сам выбрал волчью тропу, и тропа привела его сюда… – Глаза! Закройте лицо ладонями! Михаил зажмурился, прижал руки к лицу – и тут, сквозь ладони, плеснуло беспощадное пламя. Он еще успел подумать, что таков, наверное, адский огонь…
12.
Старый, цвета крепкого чая коньяк был налит в маленькие плоские рюмки. В комнате стояла полутьма, поблескивали золотом корешки старинных книг, негромко тикали большие настенные часы…
– Вы спешите, Бен? – Бертяев взял со столика рюмку, грея коньяк в руке. У вас озабоченный вид!
– А? В самом деле? – Молодой человек улыбнулся, неуверенно пожав плечами.
– Нет, вроде не спешу…
Где-то через час должна была вернуться Лу, но брат рассчитывал, что Чиф позаботится об ужине. Можно немного и опоздать.
– В последнее время вас что-то беспокоит. Надеюсь, не личное? Вы уж извините за этот доморощенный психологизм…
Бертяев был во все той же «профессорской» стеганой куртке, при галстуке-бабочке, но на сей раз без монокля. В квартире, кроме них двоих, никого больше не было – достойная супруга драматурга еще не вернулась от портнихи.
– У меня в самом деле кое-что не так. Я вам рассказывал, Афанасий Михайлович, все время ссорюсь со своим приятелем. А вчера вообще…
Он не договорил и, вздохнув, умолк. Бертяев усмехнулся:
– Кастор ссорится с Поллуксом? Не поделили жезл базилевса?
– Да нет же! – Молодой человек скривился. – Мне это фюрерство абсолютно не нужно, просто… Ну, в общем, мы перестали друг друга понимать. Представляете, обращаемся друг к другу по имени-отчеству!
Увы, это была правда, между Беном и Косухиным дело порой доходило и до такого.
– А вчера… Я написал один документ… Ерунда, в общем, нечто вроде обзора здешней обстановки. А он заявил, что это – взгляд марсианина…
– Вот как? – коротко бросил Афанасий Михайлович, то ли сочувствуя, то ли удивляясь.
– Да, представьте. Он… В общем, он считает, что я слишком равнодушен к тому, что здесь у вас происходит. Что мне не больно…
Бертяев бросил на гостя короткий быстрый взгляд – Бен, похоже, был действительно расстроен.
– Александр, не в обиду будет сказано… Может, он в чем-то прав? Заметьте, вы сказали: «у вас», а не «у нас».
– Вот и вы тоже! – Бен отхлебнул из рюмки, даже не ощутив вкуса. – А что я должен чувствовать? Любовь к товарищу Сталину? Преданность к этому вампиру Ежову и его банде, будь они прокляты!
Он быстро оглянулся – сказывалось знакомство со здешними нравами, – но единственным свидетелем столь крамольной фразы оказался большой черный кот, гревшийся у батареи.
– Левиафан! – позвал хозяин. Кот, неторопливо прошествовав к креслу, одним прыжком оказался на коленях у Бертяева. Афанасий Михайлович почесал Левиафана за ухом, тот потянулся и негромко мурлыкнул.
– Вы не в восторге от названных вами лиц, Бен. Но кроме них есть еще другие. Их приблизительно сто пятьдесят миллионов.