Мне нужно, чтобы ты ненавидела меня
Шрифт:
Я оставляю кружевное нижнее белье, так как другого у меня нет, но засовываю шелковый халат обратно в шкаф. Вместо этого я подхожу к своей сумке и вытаскиваю длинную белую футболку, натягивая ее через голову.
Звук мотоцикла Эйса вырывает меня из моих мыслей. Он грохочет, когда въезжает на подъездную дорожку и глушит двигатель. Он уже здесь? Это определенно было меньше двух часов.
Я отпираю входную дверь. Он стоит на моем крыльце, одетый с головы до ног в черное — мой любимый «цвет» на нем. Я открываю для него дверь шире. Пристальный
Он знает, что у меня под футболкой, и я прочищаю горло, сглатывая. — Что? — я закрываю за ним дверь. Поворачиваюсь и вижу, что он наблюдает за мной, его задумчивый взгляд не отрывается от моего.
Обнимая меня за талию своей мускулистой рукой, он притягивает меня к своей груди. — Я сказал, ты мило выглядишь.
Я улучаю момент, чтобы вернуть себе дар речи, чтобы он не понял, что он со мной делает. — Мило? — я поднимаю бровь.
Он опирается другой рукой на дверь позади меня и приближает свои губы к моим. — Калла, ты выглядишь чертовски идеально.
Жар охватывает мои щеки. Вот и все что нужно для того, чтобы потерять дар речи. Эйс улыбается и отстраняется, когда я не могу говорить. Он засовывает руки в карманы и оглядывает небольшое жилое пространство, впитывая его. — Проведи мне экскурсию.
Я закатываю глаза. — Он не большой, но это дом моей семьи. Дом, в котором я выросла. Единственное место, где хранится большая часть моих воспоминаний о моей маме. Последнее я произношу чуть тише, почти про себя.
— Тогда для тебя это все, — говорит он, глядя на меня.
Я улыбаюсь. — Раньше так и было. Я больше не думаю, что это так. У меня начинается клаустрофобия, если я провожу здесь слишком много времени.
Может быть, именно поэтому мне потребовалось так много времени, чтобы справиться со смертью моей матери. Я была заперта в этом доме, где все напоминало мне о ней. Моя мама была воплощением всего этого, и когда она умерла, казалось, что все умерло вместе с ней, включая меня.
— Так вот почему ты решила переехать в университет? — спрашивает Эйс.
— Я думаю, что это одна из причин. Мне нужно было уйти. Чтобы напомнить себе, что мне нужно жить, и мой папа убедил меня, — я не знаю, почему я так много рассказываю. Я никому не открывала этого так много. Разговаривать с Эйсом легко, он все понимает. Как будто он такой же разрушенный, как и я. Мы оба пытаемся собрать осколки, которые остались от нас.
Он кивает. — Если бы ты осталась здесь, чувство вины съело бы тебя изнутри, — он попал в самую точку. Я слишком ошеломлена, чтобы ответить. Он говорит по собственному опыту, или меня снова так легко прочесть?
— Это гостиная, а кухня там, — я делаю движение вправо, меняя тему разговора, — хотя я не готовлю.
— Если бы ты попробовала мои блины, ты бы знала, что я потрясающий повар, — заявляет он, поднимая бровь.
— Ах, да. Если я правильно помню, они выглядели лучше размазанными
Он качает головой. — Ты представляешь угрозу. Я все еще не могу поверить, что ты это сделала.
Я пожимаю плечами и веду его по коридору в свою комнату. Он останавливается, разглядывая картины на стенах. — Кто это? — спрашивает он, указывая на мою детскую фотографию. Мне около двух или трех лет, у меня все лицо и тело измазаны шоколадным тортом. Он даже размазан по моим волосам.
— Это я.
— Ты была блондинкой? — спрашивает он, бросая взгляд на мои темные волосы, и при этом его брови хмурятся.
— Многие дети рождаются со светлыми волосами, а затем с годами они меняются. То же самое и с голубыми глазами, — я беру его за руку и оттаскиваю от стены стыда. Есть и другие неловкие фотографии, такие как фотографии средней школы с брекетами и прыщами, которые я не хочу, чтобы он видел.
— А это моя комната… Где мой отец-шериф вышвыривал моих парней за шиворот и потом долго со мной не разговаривал, — вспоминаю я. Стены моей старой спальни пастельно-персикового цвета, у окна письменный стол.
— Значит, их было много? — спрашивает Эйс.
— Что?
— Ты сказала «парней», я хочу знать, с чем я столкнусь.
Я снова закатываю глаза. — Их было немного, и ни один из них не был серьезным! — ни один из них не заставил меня чувствовать. Эйс поворачивает голову, чтобы подавить появляющуюся ухмылку.
Он пробегает пальцами по дневникам моей мамы на прикроватном столике. Я не виню его, они действительно прекрасны. Обложки разных цветов украшены элегантными плавными орнаментами из переплетенных арабесок. Мой папа всегда покупал дневники для моей мамы. Он сказал, что ее слова должны принадлежать чему-то столь же прекрасному, как и их значение.
Должно быть, мой отец принес их в мою комнату. Он никогда не спрашивал, почему я их не читала. Я не уверена, читал ли он их сам. Раньше я проводила бесчисленные ночи без сна, восхищаясь обложками, проводя по ним пальцами, гадая, что за ними спрятано. В тот день, когда я решила переехать в университет, я убрала их на чердак.
— Дневники моей мамы, — говорю я, — я их еще не читала.
Эйс смотрит на меня. — Почему?
Я пожимаю плечами и подхожу к нему. — Какая-то часть меня думает, что если я позволю себе прочитать их, то полностью ее потеряю, — я качаю головой, — я не знаю… это глупо.
Эйс встает передо мной. — Зачем ты это делаешь? — спрашивает он, убирая прядь волос мне за ухо. Он держит мое лицо в своих ладонях, — почему ты пытаешься принизить то, что явно много значит для тебя?
Я опускаю взгляд в пол. — Я не знаю. Потому что это глупо…
— Я не думаю, что это глупо, — резко отвечает он. Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом — я понимаю, что ты имеешь в виду. Как будто есть часть ее, которую ты все еще не знаешь, и когда ты раскроешь эту часть, больше ничего не будет.