Мне тебя обещали
Шрифт:
— Нужно пройти через пропасть, чтобы оказаться на другом берегу. Так начинается все новое.
— Ты счастливый человек.
— С чего вы взяли?
— Ты вовремя понял, какие минуты были самыми важными. Молодец, держишься за них.
— Так мало их... Минуты...
— В тяжелых ситуациях люди хватаются за крошечное. Из пожара выносят только самое важное. Простое, человеческое. Все остальное выбирают от скуки.
— А зачем выбирать, если заботы сами нас находят?
— Такая уж жизнь... Главное, не впускать пустяки
— Это у меня плохо получается.
— Все получается. Не сразу, но в итоге всегда получается. А если вдруг споткнулся, значит, нужно было наклониться к земле.
— Наклоняться-то зачем?
— Послушать, что она скажет. Земля мудрая, на ней опыт многих поколений. Забудешь историю, замкнешься на себе — и сам потеряешься.
— У меня так и произошло.
— Нет. Ты не потерялся. У тебя чуткое сердце, доброе.
— Выходит, я счастливчик и вообще отличный парень? Да вы меня ненавидеть должны — я был там и не спас вашу дочь и внучку. Хотя мне стоило только протянуть руку.
— Чему быть, того не миновать. Не надо спрашивать «почему?», нам всех причин не понять. Каждая смерть — кому-то рождение.
— Хм... Опять загадки? Для чего столько недомолвок?
— А не нужно знать больше необходимого.
— Кто же определяет, сколько необходимо?
— Ты сам.
— Да как это может быть, Влада?!
— Заглядывая в себя. Что в глубине, то и вокруг. Глаза не обманывают, они всю правду расскажут... Какие у нее тогда были глаза?
— Глаза... Полные пустоты.
— Значит, она уже ушла туда, откуда не возвращаются.
Бледно-голубой свет из окна, холодный, словно в нем кружатся снежинки. Я осторожно приподнимаю штору, смотрю на улицу. Все кругом серо-бежевое — траву накрыло снегом, голые ветки деревьев плачут сосульками. Кто-то прогнал лето. Еще утром было плюс тридцать: следы от наручных часов горели натертым красным, освежающий ветерок заполнял нутро на вдохе. Сейчас — горький зимний день.
В подбирающемся закате нет ни намека на красный. Пейзаж за окном суровый, безжизненный, как в царстве Снежной королевы. Как же так? Или я сошел с ума, или снова вижу сон. Заглядываю в календарь мобильного: шестнадцатое июня. Тем временем в комнате подморозило уже так сильно, что я чувствую ледяной пол сквозь подошвы мокасин. Кладу ладонь на батарею. Она липкая, красного цвета, похожа на клубничный леденец. К ней прилипли улитки с панцирями в виде черных треугольников. Я зажмуриваю глаза, задерживаю дыхание. Что происходит?!
Вдруг Влада открывает глаза, пытается что-то сказать хриплым голосом. Молчаливая тень Бешир смачивает мокрой тряпкой ее потрескавшиеся губы.
— Тсс, тсс! Все прошло. Легкая вернулась обратно.
Услышав последние слова, она внимательно смотрит на меня.
— Я тебе еще не все сказала. Бешир, выйди, пока не время.
У нее лицо в поту, голубая наволочка потемнела под головой. В этой пробранной холодом комнате
За окном рычит разъяренная волчица, я откуда-то знаю, что она вырвалась из клетки и во всю глотку заявляет о своем праве быть здесь. Тяжесть происходящего сдавливает мысли, но мне еще нужно многое узнать. Я чувствую слабость, безволие. Внутри ощущение, будто все куда-то ушли, и я должен искать людей. Где-то бродим в тумане. Нет, на самом деле все сидят на своих местах. Это только я в тумане и никого не вижу. Только в этом есть какой-то смысл, как будто мое присутствие в этой комнате необходимо.
Вдруг из магического пространства я переношусь в заснеженную Вену, куда мы с ней ездили за другой зимой. В нашем городе она была привычная, изученная наизусть. До Нового года осталось пятьдесят четыре часа, мы покупаем на последние деньги билеты, улетаем в город, которому веками шепчут сказки Альпы и Дунай. Никогда не думал, что можно так отчаянно влюбиться в зимний город.
Мы снова целуемся в метелях Грабена, свисающие с неба люстры раскачиваются в морозном вихре, полицейские призывают встревоженных прохожих покинуть главную площадь. Ветер, который заглядывает сюда редко, никогда не остается незамеченным. Мы прячемся от них — от ветра и полицейских — в улочках меж старинных зданий, я наматываю на ее шею шарф из шерсти мериноса, а она смеется: ей совсем не холодно, когда я ее целую. Она хохочет, убегает от меня в сторону кафешки, где в воздухе разлита музыка Моцарта, такая же густая, как кофе, который здесь подают.
«Я сегодня проснулась, тебя не было. Знала, что через пару минут ты вернешься с горячими вишневыми круассанами в бумажном пакете. Но мне вдруг стало так тревожно от мысли о том, что всего этого могло бы не быть. А потом я представила, как ты бежишь в сторону отеля, кутаясь в шарф, как быстро куришь на ходу... Мне так нравится знать, что ты обо мне думаешь, даже когда я не с тобой. Это ведь так?» — «А мне нравится знать, что ты есть. Это невероятно, но ты есть!» Запутавшись в бесконечной карте десятков наименований кофе, мы пьем лимонный чай с ежевичным сиропом, за который я был готов отдать полцарства. Но без тебя мне не нужны ни сироп, ни царство.
Влада бросает в меня снежок: очнись, вернись сюда. Ловлю его, держу в руке, и он оборачивается кусочком белого картона.
— Нет ничего хуже, чем цепляться за призраки. Так и останешься с пустыми руками. Ну-ка попрощайся, как вежливый мальчик, скажи «до скорого». В конце концов, радуйся тому, что у тебя это было.
Я знаю, она права. Да, надо именно так относиться к прошлому. Я делаю что могу, я буду таким. Опускаю голову, разворачиваю комок картона. На нем аккуратно выведено чернилами: «Рыбак не рыбачит в шторм, а ждет, когда успокоится море».