Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Артемьева Галина Марковна

— Что ты наделал! — плачу я. — Что же ты наделал!

— Ыыыымммм, — мычит умирающий муж.

И тут, впервые в жизни (всегда что-то случается в первый раз), я говорю себе:

— Пить он сегодня начинал трезвым человеком. Знал, чем ему это грозит. Когда-то надо же за что-то брать ответственность самому. Прежде за все его выходки отвечала я. Врала, что у него температура, если он валялся пьяный и не приходил на службу, а однажды, придя в отделение во время его дежурства, обнаружила его (единственного дежурного врача!) совершенно «в дупель» и приводила в чувство — голову под кран с холодной водой запихивала, как он ни сопротивлялся… Он заплетающимся языком клял мою жестокость и бессердечность…

А я молилась, чтоб никто только не зашел, никто не увидел… А сейчас… Что я могу сделать сейчас? У меня тут дети спят, я не могу их с ним наедине оставить, он на все способен, когда надрызгается. Но даже если оставлю, побегу в госпиталь просить помочь человеку с торпедой, где гарантия, что торпеда действительно существует? А вдруг он просто кого-то из друзей-докторов попросил наложить шов? Ведь были у меня сомнения на сей счет, были… Да… Но он сейчас какой-то не такой, как обычно. Синий прямо…

А оставшийся разум мне подсказывает:

— Синий он потому, что за один раз набрал недельную норму алкоголя. Торпеда к этому отношения не имеет, поскольку ее нет и не было.

И что же?

Разум оказался прав! Не было никакой торпеды. Был очередной спектакль с декорациями.

Поутру кающийся муж во всем признался. И снова обещал…

Я не уехала: в школе кончался учебный год, а вскоре и командировка наша заканчивалась вообще.

Я все еще любила мужа, да. Но не уважала его и не доверяла ему совсем.

Возвращение

Настала пора уезжать. Те, кто попадал на службу за границу, старались обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь: перепродавали, спекулировали. Еще одним серьезным источником дохода считалась покупка за гроши в воинской части списанной и прошедшей уже сотни тысяч км «Волги». С этим везло только избранным. Но те, кому повезло, делали в автобате полный ремонт машины, красили ее. Выглядела, как новенькая. Красавицу перегоняли в Союз и продавали в среднем за 25 тысяч рублей. Это средняя зарплата за 10–15 лет!

Многие были уверены, что обеспечили себя и детей всем необходимым на всю оставшуюся жизнь.

Все их накопления сгорели уже через несколько лет.

Мы ничего не накопили. Не заказывали контейнер. Два ящика багажа: книги, одежда, какая-то утварь. Главное наше богатство и счастье — детки!

Приехали в Москву. Мне предстояло доучиваться в аспирантуре, закончить диссертацию. Мужа направляли в Среднеазиатский военный округ. Он должен был прибыть в Алма-Ату, получить там указания, к какому месту назначения следует ему отбыть. Мы ничего не знали, что нас ждет. Я думала, что смогу часто бывать там, куда его пошлют. И еще я знала: чтобы офицера перевели по месту жительства жены, надо, чтобы жена была серьезным специалистом. Как минимум кандидатом наук. Значит, моя кандидатская была необходима нам всем как самое насущное.

Брежнев-Андропов-Черненко

Брежнев умер в ноябре 1982 года. Мы настолько привыкли к тому, что он есть, вот такой, еле говорящий, но говорящий тем не менее часами невразумительные речи, что не поверили сообщению о его смерти. Когда я пришла на работу и мне сообщили о случившемся, первая реакция была смех.

— Это что? Самый короткий анекдот?

Самое интересное: так же реагировал каждый вновь прибывший.

Потом начался театр скорби.

В школе отменили занятия, но всех педагогов обязали явиться в день похорон, чтобы ВМЕСТЕ смотреть церемонию.

Но больше всего меня поразило, что творилось в городе. В каждой витрине магазина появился портрет Брежнева в траурной черной рамке. У портретов возлежали цветы. Мы жили рядом с вокзалом и ходили туда

в ларек за хлебом, если не успевали купить в магазине. Так вот — на вокзале соорудили что-то невообразимое. Портрет Брежнева занимал пространство от пола до высоченного вокзального потолка. Где скорбящие граждане Чехословакии достали портрет такого размера, причем в считаные минуты? Весь пол у картины уставили корзинами с цветами. Но больше всего меня поразила трагическая надпись во всю стену: «Земжел велкий чловек» (Умер великий человек.) (Привела надпись киррилицей, так как в моей клавиатуре отсутствуют чешские обозначения некоторых букв.) Вот это и было тем, что называлось издавна «быть католиком большим, чем Папа Римский». В СССР такой безграничной горести не проявляли. Когда сейчас во всем, что происходило в странах Восточной Европы, винят русских, я тут же вспоминаю этот гигантский портрет. Кто-то же его создал? Кто-то ставил корзины цветов? А надпись?

Сами старались, ребята, сами…

На коллективный просмотр похорон я не пошла. Беременным вообще ни к чему печальные картины. Потом директор школы со всех, кто отсутствовал на коллективном зрелищном мероприятии, потребовал объяснительные. Я положила перед ним пустой лист.

Пришел новый руководитель. Мы его деяния практически не застали, но с родины долетали вести, как днем на улице останавливают людей, проверяют, почему в рабочее время не на работе. Дичь! Впрочем, работал Андропов Ю. В. до этого в КГБ. Других методов, видимо, не представлял. Только напугать, посадить, выгнать…

Умер он 9 февраля 1984 года. Мы все еще находились в Чехословакии. Скорбь на этот раз проявлялась умеренно. Правда, тоже был объявлен день траура, можно было не ходить на работу… Даже похороны смотреть разрешили дома.

На место Андропова взошел (из последних сил) Константин Устинович Черненко. Он выглядел настолько слабым и больным, что сомнений не оставалось: в скором времени нас ждет очередная скорбь.

Мартовские праздники 1985 года. Мы уже в Москве. Ко мне зашла моя дорогая подружка Танечка. Сидим, болтаем о том о сем. У меня в семье уже два школьника, я и говорю:

— Самое лучшее время моей жизни всегда и теперь — школьные каникулы.

У нее ребенок еще маленький, но она меня понимает.

— И праздники, — продолжаю я. — И похороны вождей. Повезло нам — раз в год лишний выходной. Хоть выспаться можно.

На следующий день, 10 марта, нам объявили о смерти Черненко. Танечка в ужасе звонит:

— Ты пророк!

Ну, положим, пророками были все мы… Да и не нужно быть пророком…

…Недавно смотрела в хронике, как идет за гробом Черненко Горбачев. Весь в счастливом ожидании.

…Его ждали великие дела.

Город Ленинск Кзыл-Ординской области

Итак, мужа направили в госпиталь на Байконур. Космодром, все дела. Звучит! Романтикам, главное, не оказываться поблизости от объектов их романтических представлений.

Но еще до Байконура, в Алма-Ате, случился очередной ужас. У него пропали все документы. Он очень любил выпивать с незнакомыми людьми. Его тянуло на задушевные разговоры… Но незнакомые люди иногда ведут себя недружественно, даже если выпьют с тобой на брудершафт. К тому же Казахстан — не благопристойная Чехословакия. Там люди другие. Короче, он получил направление, стал это все отмечать… Потом оказалось, что пропало все: военный билет, все бумаги, но главное — партбилет. Что такое утеря партбилета — сейчас это никто и не поймет. Полагалось защищать этот билет ценой собственной жизни. Я не шучу. За утерю — исключение из рядов КПСС. А это все! Если в твоей анкете будет значиться такое, дорога тебе только в грузчики. Или в дворники.