Мне. Ее. Нельзя
Шрифт:
– Вот так, хорошо, а может быть, помнишь, кто ее тебе читал?
– Нет, не помню, – после секундной паузы огорченно ответила. – Но выходит, что странная у меня сказка. И гуси-лебеди почему-то похитили меня.
– Я уверена, что у тебя есть брат Иванушка, младший.
– Не знаю. Может быть, и есть, вспомнить не могу.
– Ничего, память скоро вернется.
– Любовь Эдуардовна, а что будет со мной дальше, когда выпишут? Если память не вернется и не найдутся родственники? Меня в психушку отправят? Я слышала, так говорили
– Нет, такого никогда не будет, ко мне поедешь. У меня, конечно, квартирка маленькая, но места хватит, сын на Севере еще три месяца, на вахте он, но есть рыжий кот, с ним уж как-нибудь уживемся.
– Нет, что вы, я не хочу вас стеснять, мне бы быстрее все вспомнить и вернуться к своей жизни, к себе домой, потому что я точно уверена, что дом у меня есть.
Вновь хотелось заплакать, даже слезы навернулись на глаза.
– Не переживай, мы решим этот вопрос.
– А тот мужчина, который приходит поздно вечером, он вообще кто?
Любовь Эдуардовна напряглась, убрала зеркало, отошла от меня в сторону, начала читать что-то в медицинской карте:
– Тебе не стоит с ним общаться. Такие, как он, совсем не компания для молодой девушки.
– Какие «такие»?
– Вот такие, какие есть.
– Почему?
– Ну, потому что всякие-разные слухи ходят. Я, конечно, сплетни не собираю, но ты понимаешь, наши санитарки чего только не говорят. Им бы сказки сочинять.
– А что именно они говорят?
Даже сердце забилось чаще и ладошки стали влажными. Я хотела узнать о нем все. Кто он, откуда, чем живет и занимается? Была вокруг него некая аура загадочности, которую я хотела разгадать. Развеять этот туман непонимания и увидеть его настоящего.
А еще я понимала, что тянусь к нему. Он мне нравится, даже несмотря на то, что взрослый и старше меня на много лет. Я думаю, что ему все дозволено. Все, и даже немного больше. Сила и власть – его верные друзья. Это мне тоже знакомо. Где-то я тоже это видела, точнее, чувствовала, знала, что так должно быть. Но с чем или с кем это связано – не помнила.
– Так что говорят, Любовь Эдуардовна?
– Извини, мне надо идти, я сегодня дежурю по «скорой», через пять минут смена, а я заболталась с тобой.
– Хорошо.
Доктор ушла, она меня, как родную, от чего-то все оберегала, надо будет спросить позже у санитарок, когда они придут. Увидела на столе оставленные ножницы, медленно встала и пошла, прислушиваясь к ощущениям, все вроде было хорошо, голова не кружилась.
Сжав металлический предмет в кулаке, направилась в ванную, хочу уже снять повязку и посмотреть на себя без нее. Может быть, что-то вспомню? Аккуратно начала разрезать бинты сбоку у уха, стараясь не обрезать волосы, мучилась долго, даже устала, представляя, как утром меня будут ругать за это.
Но как только последний бинт упал в раковину, я, посмотрев на свое отражение, замерла. Голова немытая, на затылке торчал небольшой клок, потрогала пальцами,
Но вздрогнула от испуга, потому что резко открылась дверь. Обернулась, на пороге стоял тот мужчина, о котором Любовь Эдуардовна не хотела рассказывать. Он смотрел в упор, пронизывая взглядом насквозь, и молчал.
– Ты что-то вспомнила?
– Не… нет, а что…
– Тогда пошли.
– Куда?
– Так надо.
Игнат ждал, не двигаясь с места, челюсти плотно сжаты, на скулах играют желваки. На нем был светло-серый костюм английского покроя, черная рубашка, начищенные до блеска туфли дерби.
Откуда я это все знаю?
– Алена?
– Да, – откликнулась на имя, с которым уже сроднилась.
– Пойдем. – Мужчина берет меня за руку, а я вместо того, чтобы идти или сопротивляться, смотрю на наши руки.
У него сухая и теплая ладонь, а еще аромат, он заполняет легкие, так что кружится голова. Я помню этот аромат, я точно его помню.
– Все в порядке?
– Нет.
– Тебе плохо?
– Я… я не знаю.
– Тогда лучше так.
За секунду оказываюсь у него на руках, и меня куда-то несут.
Глава 10. Игнатов
– Игнат, что происходит?
– Без паники, у папы все под контролем.
– Я вижу. Куда ты ее несешь?
– Домой.
– К себе домой?
– Нет, блять, к тебе, Марат, не раздражай меня. Иди и возьми все лекарства, что ей положены, а то в аптеку побежишь.
Марат говорил под руку, а я, как некое сокровище, нес эту практически невесомую девушку, Барби, как я прозвал ее, впервые увидев. Но это имя ей не подходило, не сейчас, не в том положении, в котором она находится.
И взять ее на руки, украсть поздно вечером из больницы, послав всех докторов куда подальше, было спонтанным решением. Как только я зашел в палату и не увидел ее в кровати, в груди что-то кольнуло, некий испуг, о котором я забыл и давно не испытывал.
Огромные голубые глаза, в которых стояли слезы, спутанные распущенные светлые волосы, бледная, с искусанными сухими губами. Может, во мне проснулся отцовский инстинкт, ведь она вполне годится мне в дочери. Но нет, нет, здесь что-то другое.
Я обещал, что защищу ее, в первый свой визит, когда пришел просто посмотреть и спросить, что она помнит. Но дал обещание защитить и найти тех, кто сделал с ней это. А еще та самая пресловутая чуйка не дает покоя, что-то говорит, что девочка попала в беду и она как-то связана с грядущими переменами.
Не знаю, что это – паранойя, предчувствие, маразм?
Два часа составляли фоторобот тех, кого нашли сгоревшими вместе с мини-вэном и вещами девушки. Камеры у клуба, естественно, не работали, за что владелец был удостоен чести беседовать с Маратом, а мой помощник знает подход к любым, даже сложным персонажам.