Много денег из ничего
Шрифт:
– Сметанник, – ошеломленно ответила старуха и в доказательство потрясла пустым бидоном.
– А она – каждую субботу, и все разные, ей-богу, не вру! А он, паразит…
– Точно, – энергично закивала старуха, – вот уж паразит.
– Душа у меня болит, глядя на сестренку единственную! – с чувством продолжал Леня. – Вот и пришел с этим паразитом по-семейному поговорить! А вы тут с участковым…
– Извини, – серьезно сказала старуха, – я же не знала. Раз у вас дело семейное, то участковому тут делать нечего. Значит, ты иди сейчас в восьмую квартиру, фамилия Алькина – Бубенцова,
Леня в очередной раз ловко увернулся от зубов противной моськи и оглянулся, взявшись за ручку двери. Глаза у старухи горели волчьим огнем в предвкушении замечательного скандала.
Черепков проснулся от какого-то шума и грохота. Он не сразу осознал себя в чужой и душной постели. Увидев же рядом с собой светлые спутанные кудри, Константин поморщился и вспомнил, как накануне он явился к Алевтине, как они долго и со вкусом ругались, потом помирились и даже выпили по этому случаю дешевого молдавского вина. Заснул он поздно, и сон его был тяжелый и нездоровый. Вспомнил Черепков и то, как били его вчера после работы бандиты. Еще бы ему забыть, если все тело болело, как будто его сначала загребли снегоуборочной машиной, потом долго везли куда-то в старом грузовике, а потом выбросили на свалку. Самое ужасное же было, что Черепков решительно не знал, что ему делать дальше. Где взять пять тысяч долларов, чтобы отдать бандитам, он понятия не имел. Да еще вчера со страху он обещал, что отдаст деньги по двойному, так сказать, тарифу. Ну, это-то как раз ерунда, потому что все равно денег нету.
Он еще вчера сообразил позвонить своему непосредственному начальству и сказаться больным. Голос у Константина был такой несчастный, что начальство поверило и разрешило отдыхать до понедельника. Сегодня пятница, стало быть, три дня он может быть спокоен, но что делать потом? На работу нельзя не выходить, а то уволят. Конечно, жизнь дороже, но долго ли станет его терпеть Алевтина?
Домой нельзя – бандиты обязательно туда придут, когда узнают, что сегодня он не был на работе. За своих домашних Черепков не слишком боялся: жена с ребенком по причине школьных каникул уехала в пансионат, а тещу он как-то выпустил из виду.
Тут он осознал, что звуки в коридоре коммунальной квартиры стали более назойливыми и приблизились к двери. Алевтина рядом подняла с подушки встрепанную голову и недоуменно моргала. Не смытая с вечера тушь растеклась под глазами неровными черными пятнами.
Раздался стук в дверь. Стук этот произошел оттого, что Лене Маркизу надоело звонить в звонок, под которым было написано «А. Бубенцова», и он стал трезвонить во все звонки подряд. Обитатели квартиры по причине рабочего дня отсутствовали почти все, так что открыла Маркизу долгожительница Софья Никодимовна, и то только потому, что выползла в коридор по своим делам и оказалась таким образом вблизи двери. Старуха открыла, не спрашивая кто, потому что по причине глухоты все равно не расслышала бы ответа.
Леня громко постучал в дверь и крикнул сурово: «Откройте!»
– Не открывай! – зашептал покрывшийся потом Черепков. – Это за мной!
Ну и что? – злым шепотом ответила Алевтина и вырвала свою руку. – Так и будем
– Гражданка Бубенцова! – гремел в коридоре Маркиз, так что даже глухая Софья Никодимовна слышала его вполне сносно. – Вы скрываете преступника! Нам доподлинно известно, что Константин Черепков у вас! Откройте, иначе у вас будут большие неприятности!
– Не открывай! – вопил обезумевший от страха Черепков, видя, как дверь сотрясается от удара.
– Да пошел ты! – взвизгнула Алевтина, вскочила и открыла дверь, едва запахнув халат.
Леня ловко просочился в комнату и поплотнее прикрыл дверь, так чтобы Софья Никодимовна ничего не увидела из коридора, после чего сложил руки на груди и сурово уставился на Алевтину.
–Что же это такое получается? – грозно спросил он. – Заперлись, значит, дверь не открываете?
– А вы вообще кто? – опомнилась Алевтина. – Документы предъявите, если из милиции!
– А кто вам сказал, что я из милиции? – искренне удивился Маркиз.
– А зачем я тогда вам дверь открыла? – удивилась в ответ Алевтина.
– Говорил тебе, дуре, не открывай! – крикнул Черепков и тут же малодушно спрятался под одеяло.
– Ага! – закричал Леня. – Черепков? Вас-то мне и нужно!
Одним прыжком он оказался возле высокой кровати и сорвал с Черепкова одеяло.
– Караул! – вскричал тот, сообразив, что сейчас его будут бить и, кажется, еще сильнее, чем вчера. – Помогите!
– Эй! – осмелилась встрять Алевтина. – Гражданин хороший, вы что это делаете? Ворвались в чужую квартиру…
– Ты помолчи пока, – строго сказал Леня, – до тебя очередь тоже дойдет.
Он запер дверь изнутри на ключ, а ключ положил в карман, но, пока отворачивался, Черепков, осмелевший от отчаяния, бросился сзади ему на спину, нечленораздельно мыча. Маркиз, не глядя, ткнул кулаком и попал Черепкову в живот, по ушибленному уже месту. Тот взвыл и отполз обратно к кровати. Леня глянул на часы и понял, что время уже поджимает, а он все возится с этим противным Черепковым. Зять Серафимы Петровны и раньше не вызывал у него особо теплых чувств, а теперь стал и вовсе противен.
– Слушай, ты! – грозно сказал Леня, придвигаясь к кровати. – Урод тряпочный! Несчастье ходячее! Живо рассказывай, отчего ты третьего дня домой не в шесть часов приходил, как обычно, а днем заявился.
– Это ког-гда? – заикаясь, переспросил Черепков, пытаясь забаррикадироваться подушкой.
– Когда? – передразнил Леня, вырывая подушку и бросая ее на пол. – Когда убийство у вас на площадке было, когда соседа из двадцать четвертой квартиры пристукнули!
– Я тогда, как обычно, в шесть часов… теща… – заныл Черепков, но Леня прервал его:
– Будешь врать – побью! Теща у тебя и верно – кремень-тетка, монолит, можно сказать, не продаст, но бабки во дворе тебя видели, а они – самые лучшие свидетели, никого не пропустят!
– Это верно, – угодливо засмеялась Алевтина, – старухи всегда все знают! Вот у нас…
Маркиз поглядел на нее очень внимательно. Под его взглядом Алевтина замолчала и больше уже ничего не говорила.
– Колись! – приказал Маркиз, и Костя Черепков немедленно раскололся, как сухое полено под острым топором.