Многочисленные Катерины
Шрифт:
– Ну вот, я-то обрадовался, а все твое великое открытие заключается в том, что тебе нравится, когда тебя бросают? Черт, Колин, да я бы и сам мог тебе об этом сообщить.
– Любовь можно изобразить в графике! – попытался оправдаться Колин.
– Погоди. – Гассан посмотрел на блокнот, а потом снова на Колина. – И ты говоришь, это сработает для кого угодно?
– Ну да. Любовь – это же предсказуемая штука, верно? Вот я и ищу способ ее предсказывать. Формулу, с помощью которой можно было бы для любой пары, пусть даже и для незнакомых друг с другом людей, определить, сколько они будут вместе, если вдруг начнут встречаться, и кто кого бросит, когда они расстанутся.
– Это невозможно, – сказал Гассан.
– Возможно. Зная
– Ага, ясно, – кивнул Гассан. – Что ж, это интересно. – Большего комплимента Колину он и сделать не мог.
Линдси Ли Уэллс выхватила блокнот из рук Гассана. Прочитав написанное, она спросила:
– Что такое К. XIX?
– Не что, а кто, – ответил Колин. – Катерина XIX. Я встречался с девятнадцатью девочками по имени Катерина.
Они долго-долго смотрели друг другу в глаза; потом улыбка Линдси сменилась тихим смехом.
– Ты что? – спросил Колин.
Она мотнула головой, продолжая смеяться:
– Ничего. Пойдем смотреть на эрцгерцога.
– Нет, скажи, – настаивал Колин. Ему не нравилось, когда от него что-то скрывали.
– Ничего. Просто… я встречалась только с одним мальчиком.
– А что в этом смешного? – спросил Колин.
– Смешно то, – объяснила она, – что его тоже зовут Колин.
Середина начала
К третьему классу неспособность Колина к «социальной адаптации» стала так очевидна, что в Кальмановской школе он бывал не больше трех часов в день. Остаток дня он проводил с Китом Картером, который обучал его с детства. Кит водил «вольво» с номерным знаком БЕЗУМН. И хотя Кит был уже взрослым, он до сих пор собирал волосы в хвостик. Еще он отращивал (или пытался отрастить) густые усы, и ему это почти удалось: когда он закрывал рот, они спускались до нижней губы, правда, рот он закрывал очень редко.
Кит любил поговорить, и Колин Одинец был благодарным слушателем.
Вообще-то Кит был другом отца Колина и преподавателем психологии. И если уж совсем начистоту, его интерес к Колину был не вполне бескорыстным – за годы наблюдения за мальчиком Кит написал о нем несколько научных статей. Колину нравилось, что он настолько особенный, что им интересуются ученые. Но Кит был не просто ученым – кроме него, у Колина не было друзей. Когда Кит приезжал, они с Колином шли в похожий на кладовку кабинет на третьем этаже Кальмановской школы, и Колин мог читать там все, что захочется. По пятницам они с Китом весь день обсуждали то, чему Колин научился за неделю. Учиться с Китом Колину нравилось гораздо больше, чем в обычной школе. Кит никогда не играл с ним в «Нежного человека».
У Безумного Кита была дочка, Катерина, и ей было столько же лет, сколько Колину, хотя на самом деле она была на восемь месяцев старше. Катерина ходила в другую школу, за городом, и познакомились они не сразу. Родители Колина часто приглашали Безумного Кита с женой в гости, чтобы обсудить за ужином «прогресс Колина» и тому подобное. После ужина взрослые подолгу сидели в гостиной и смеялись. Кит обычно кричал, что домой не доедет, потому что перебрал вина и теперь его нужно запить кофе.
Когда Колин учился в третьем классе, одним холодным ноябрьским вечером к ним в гости пришла Катерина. (С родителями, разумеется.) Поужинав курицей с рисом под лимонным соусом, они пошли в комнату Колина. Он лег на кровать и принялся учить латынь. Не так давно Кит сказал ему, что двадцатый президент США Джеймс Гарфилд, не отличавшийся особым умом, умел писать одновременно на латыни и на греческом: на латыни – левой рукой, а на греческом – правой. Колин собирался повторить это достижение [20] . Катерина, миниатюрная блондинка, унаследовавшая от отца хвостик и интерес к вундеркиндам, молча наблюдала за ним. Колина это не напрягало, потому что люди часто наблюдали за тем,
20
Но у него ничего не получилось, потому что, увы, он не был амбидекстром.
– Когда ты успел выучить латынь?
– Я усердно учился, – ответил он.
– Зачем и почему? – спросила она, присаживаясь на кровати у его ног.
– Она мне нравится.
– Почему? – спросила девочка.
Колин задумался. Тогда он еще не знал об игре в «почемучку» и старался отвечать на вопросы серьезно.
– Потому что она делает меня лучшим, не похожим на других. И потому что у меня есть способности.
– Почему? – пропела Катерина.
– Твой папа говорит, что это из-за того, что я хорошо запоминаю, потому что я внимателен и мне интересно.
– Почему?
– Потому что знания – это важно. Например, я недавно узнал, что римский император Вителлий однажды съел тысячу устриц за день. Неслыханное чревоугодие [21] , – употребил он наверняка неизвестное Катерине слово. – А еще важно много знать, потому что это делает тебя особенным. Еще можно читать книги, которые обычные люди не понимают, например «Метаморфозы» Овидия, которые он написал на латыни.
– Почему?
– Потому что он жил в Риме, когда там говорили и писали на латыни.
21
Редко употребляемое слово, которое означает «слишком много есть».
– Почему?
Этот вопрос загнал его в тупик. Почему Овидий жил в Древнем Риме в 20 году до нашей эры, а не в Чикаго в 2006 году нашей эры [22] ? Остался бы Овидий Овидием, если бы жил в Америке? Нет, не остался бы, потому что тогда он был бы коренным американцем, или американским индейцем, или первопоселенцем, или аборигеном, у которых тогда вообще не было письменности. Так почему Овидий был значимым – потому что он был Овидием или потому что жил в Древнем Риме?
22
Теперь не говорят «до Рождества Христова» или «Рождества Христова», это уже не модно. Модно говорить «до нашей эры» и «такой-то год нашей эры».
– Это хороший вопрос, – сказал Колин, – и я попробую найти на него ответ позже. – Так говорил Безумный Кит, если не знал ответа.
– Хочешь быть моим мальчиком? – вдруг сказала Катерина.
Колин подскочил и вытаращился на нее, а она опустила свои ярко-голубые глаза. Позже он назовет ее Катериной I, Катериной Великой, Катериной Великолепной, хотя она была заметно ниже его.
Катерина сжала губы и казалась серьезной. Колина охватило какое-то неясное чувство. Нервные окончания пустили по коже мурашки. Диафрагма затрепетала. Но это, конечно, была не любовь, хотя и не дружеское чувство. Наверное, это было то, что ребята в школе называли «нра-нра».
– Да-да, хочу, – сказал он.
Катерина повернула к нему свое круглое веснушчатое лицо, наклонилась, сложила губы трубочкой и чмокнула в щеку. Для него это был первый поцелуй. Губы у Катерины были шершавые и холодные, и он вспомнил о приближающейся зиме. Если разобраться, этот поцелуй был не таким приятным, как вопрос о том, хочет ли он быть ее мальчиком.
[семь]
Внезапно за склоном холма возникло кладбище. Сорок с чем-то могил окружала каменная стена высотой по колено, поросшая скользким мхом.