Многогранники

Способина Наталья

Роман как гостеприимный хозяин сварил кофе и принялся считать минуты до Машиного появления из ванной. Их разговор с Ириной Петровной ограничился его вопросом, добавлять ли в кофе сахар, и ее отрицательным ответом. Ирина Петровна пила кофе и смотрела на Романа так, что он чувствовал себя одновременно ничтожной букашкой и беспринципным насильником. Как ей удавалось выразить такой спектр чувств одним взглядом и приподнятой бровью, Роман не знал и знать не хотел. Он вообще надеялся больше никогда ее не встречать вне универа. На лекциях он как-нибудь потерпит, так и быть.

Помимо присутствия Ирины Петровны его сильно беспокоил тот факт, что Маша, кажется, обиделась на то, что он сообщил о ее местонахождении. Роман понимал, что она в своем праве, но по-другому поступить не

мог. И не только потому, что это было бы неприлично или еще сильней раздуло бы конфликт с Волковым, нет, дело было не в этом. Дело было в том, что он слишком хорошо помнил, как замерла их семья в ожидании вестей о Волковых-старших, каким страшным было то неведение. Как приходившая по утрам надежда на то, что вот сегодня новости наконец появятся, таяла вечерами, а назавтра все повторялось. Как тихо было в их доме, как отец допоздна сидел в кабинете и иногда кричал на кого-то по телефону. Как русская бабушка, скупая на знаки внимания, приходила вечерами к Роману в комнату и подолгу сидела в кресле, делая вид, что читает. И сам Роман делал вид, что читает, а в животе у него было холодно от страха. А перед уходом бабушка говорила в пустоту: «Завтра непременно должно что-то появиться». На следующий день она повторяла то же самое, и так продолжалась, пока она не уехала к себе. И Роман, поначалу совсем по-детски веривший в эти слова, вскоре понял, что ничего не изменится. И оттого, что случилось горе, такое нелепое и несправедливое, а ты ничего не можешь с этим поделать, было настолько страшно, что он не мог спать по ночам. Все время вспоминал дядю Лёшу, так любившего небо, и тетю Аню, у которой была самая добрая улыбка в мире…

Именно тогда он понял, что ждать новостей и не получать их — одна из самых страшных пыток на свете. Особенно страшно в ней то, что наступает момент, когда ты предаешь само ожидание хорошего, готовый услышать уже хоть что-нибудь, лишь бы больше не находиться в этой опустошающей неизвестности.

Маша, к счастью, была лишена подобного опыта, поэтому все равно не поняла бы мотивов Романа.

В сумке Ирины Петровны несколько раз начинал играть Бах, но та делала вид, что ничего не происходит. Роман знал, что этот рингтон установлен на Машином телефоне на звонки Волкова, и испытывал в связи с этим смешанные чувства. То, что Волков так настойчиво звонит Маше, было неприятно, однако мысль о том, что Волков Машу явно потерял, заставляла сердце Романа тревожно сжиматься. Он помнил, как три года назад отец увещевал Димку по телефону: «Димыч, я тебя понимаю, родной мой, но звонить толку нет. Если бы телефон появился в Сети, тебе бы пришло сообщение… Хорошо, давай хотя бы звонить раз в сутки. Оно как раз приходит в течение суток — чаще нет смысла». После этих разговоров отец подолгу курил и молчал, а Роману было так страшно и тошно, будто это он сам безнадежно пытался дозвониться до пропавшего где-то в горах телефона.

Когда Маша вышла из ванной, Ирина Петровна почему-то ничего не сказала ей о звонках Волкова. Роман вначале решил вмешаться, но потом подумал, что не имеет на это права. Впрочем, долго терзаться по этому поводу ему не пришлось, потому что вскоре Волков до Маши дозвонился.

С одной стороны, Роман испытал невероятное облегчение, с другой же — ему захотелось резко затормозить, чтобы восторженно глядевшая на экран Маша ткнулась носом в спинку сиденья. Но, разумеется, он этого не сделал. Просто больше не смотрел на Машино отражение в зеркале заднего вида. И позже, помогая ей выбраться из машины, тоже на нее не взглянул.

На обратном пути Роман включил магнитолу погромче и, выстукивая ритм по рулю, подумал, что стоит позвонить отцу. Позвонить и сказать, что он все знает…

Роман на миг прикрыл глаза, остановившись перед светофором, и вдруг вспомнил о ссоре с Юлой. Вот с кем нужно было разобраться в первую очередь. Сцена в его квартире вышла некрасивой, а комментарий Юлы о том, что с ней он, видите ли, джентльмен, а Машу затащил в постель, звучал вообще абсурдно. Будто это не Юла столько месяцев то и дело останавливала его в самый последний момент. А уж вообразить, что у него был секс с Машей… Роман побарабанил пальцами

по рулю. Если более близкие отношения — это то, что нужно Юле, он не против. Он теперь только за, потому что ему нужно выбросить из головы все глупости, связанные с девушкой Волкова. Он докажет Юле, что никакая Маша их отношениям не грозит. Ведь у них на самом деле все хорошо. Нужно просто договориться забыть о ее съемке и его ужине с Машей, и все будет как раньше. Юла — красивая, умная, милая. И, наверное, ей на него не совсем уж наплевать, раз она ревнует его к Маше. Он тоже может ревновать. Да даже к Волкову сможет, если ей так уж хочется. Ведь отношения — это работа. Вон даже у попугайчиков-неразлучников, как выяснилось, бывают тяжелые времена. Что уж говорить о простых смертных…

Роман убавил звук и, воткнув в ухо гарнитуру, набрал номер Юлы. Слушая гудки, он думал, что стоит одолжить у отца «Рене» и устроить Юле романтический ужин. Впрочем, будет ли ей теперь комфортно на «Рене»?

«Рене»… «Рене»!

Чертыхнувшись, Роман сбросил звонок и набрал отца. Его потряхивало, пока он ждал ответа.

Отец ответил не сразу. Роман успел больно прикусить губу и стереть с нее кровь.

— Рома? — судя по голосу, отец выпил.

Неудивительно, учитывая встречу с любовью юности.

— Почему твоя яхта называется «Рене»?

— Прости?

Роман услышал, как хлопнула дверь, отсекая музыку и женский смех.

— Почему твоя яхта так называется?

— Рома, что случилось?

— Ответь!

— Маша! — воскликнул отец. — Она с тобой говорила.

— Рене — это ведь Ирина, так?

Отец молчал.

— Господи, ты ее любил, да? И любишь? Не маму, а ее? Яхта ведь появилась позже!

— Прекрати истерику, — сухо сказал отец. — Как ты знаешь, яхтой занималась Аня, и…

— Яхтой — тетя Аня, маму зовут Диана, а у нас — «Рене». Зашибись!

— Рома, ты зачем звонишь? — в голосе отца появились интонации, ясно говорившие собеседнику о том, что разговор пора заканчивать, что он, собеседник, идиот, который может сам себе организовать кучу проблем, если сейчас не отстанет.

— Я хочу услышать, любишь ли ты маму.

— Мы говорим о той самой женщине, которая укатила с любовником в Австралию, да, сынок?

Роман понял, что огребет сейчас по полной, однако кивнул. Потом спохватился, что отец не видит, и твердо сказал:

— Да.

— А я полагал, что у моего сына есть мозги. Что бы там тебе ни наговорила Маша, которая, напоминаю, является девушкой Волкова, вот только, кажется, в силу моральных качеств не всегда об этом помнит…

— Не смей! — крикнул Роман, отдавая себе отчет в том, что впервые повышает голос на отца.

— Даже так? — хмыкнул отец и отключился.

Роман осознал, что его трясет. Притормозив у обочины, он включил аварийку, вспомнив, что под знаком «Стоянка запрещена» разрешена остановка для посадки и высадки пассажиров. Пассажиров у него не было. Разве что полчище тараканов в голове. Но он вдруг понял, что ему совершенно наплевать на возможный штраф, хотя когда-то он обещал себе быть законопослушным водителем. Только в этой Москве, видимо, витает какой-то вирус, разрушающий обещания, запреты, мечты…

О своем намерении позвонить Юле он вспомнил, только добравшись до дома. Юла не ответила. Роман послал ей голосовое сообщение с извинениями и просьбой перезвонить, однако она его не прослушала.

Роман выпил кофе, принял горячий душ и, достав из упаковки новый теннисный мяч, принялся бездумно бросать его в стену, надеясь, что звукоизоляция в его квартире достаточная для того, чтобы равномерный стук не свел с ума соседей. Он считал броски и ни о чем не думал. На четыреста шестнадцатом броске мяч отлетел по неудачной траектории и сбил с барной стойки чашку с остатками кофе. На этом Роман решил закончить с физическими упражнениями. Спать не хотелось, думать о чем-либо — тоже. Подаренный Волковым набор «Лего» попался на глаза очень кстати. Роман устроился на полу у кровати и принялся собирать самолет. С самого детства возня с «Лего» действовала на него умиротворяюще. В голову пришла мысль поблагодарить Волкова за подарок, но Роман по здравом размышлении решил не нарываться.