Многогранники
Шрифт:
— Так, успокоились оба!
Он снова говорил, что ничего бы не было, просил прощения. Маша же, укрывшись покрывалом, бросала на него затравленные взгляды и никак не могла перестать всхлипывать. Сейчас она понимала, что ничего страшного точно не случится. Димка уже был похож на самого себя. Только дышал тяжело, и губы у него были очень бледными. Хотя на кухне после поцелуя они были красными. Маша почему-то обратила на это внимание.
— Маш, я не собирался ничего тебе делать. Услышь меня. Дальше поцелуя не зашло бы, — снова
Маша смотрела на него и понимала, что ей хочется умереть прямо сейчас, потому что жизни без Димки, к которому так привыкла, она просто не представляла. Но как сделать вид, что ничего не случилось, не представляла тоже.
Она — чертова неудачница. А он — псих, который сам не ведает, что творит. Или ведает?
— Зачем ты?.. — спросила Маша, вглядываясь в его лицо.
Он долго молчал, потирая висок, и в Маше против воли начало подниматься привычное сочувствие.
— Не знаю, — наконец сказал он.
Маша закрыла глаза. Не знает? То есть типа такой прикол?
— Уходи, Дим. Пожалуйста, — попросила она, моля про себя, чтобы он не стал спорить.
И он не стал.
Маша все же нашла в себе силы выйти его проводить. Впрочем, подойти не решилась. Смотрела на него из коридора, отстраненно отмечая, что он стал двигаться еще осторожнее. Но жалко его уже не было. Было очень жалко себя и их дружбу.
— Ничего бы не было, — устало сказал Димка, но Маша ему не поверила.
А перед самым уходом он окинул ее взглядом и вдруг спросил:
— Почему ты так шарахнулась? Ты вправду решила, что я могу?..
Машино сердце гулко стукнулось в груди. В эту секунду она поняла, что никогда не смогла бы рассказать ему про бабушкиного соседа, потому что Димка был из тех, кто мог сказать: «И что такого? Плюнь, разотри и забудь» или же «Сама виновата».
— Нет. Я просто испугалась, — поспешила ответить Маша.
Димка посмотрел на нее внимательным взглядом, а потом кивнул сам себе и, не прощаясь, ушел.
Маша снова расплакалась.
Она стояла у окна и смотрела на то, как он вышел из-под козырька подъезда, натянул на голову капюшон и пошел по тротуару. Его машины нигде не было видно. Жалость к нему мешалась в ней с разочарованием и жалостью к себе. Если бы можно было отмотать время назад, Маша предпочла бы, чтобы сегодняшнего дня не было.
Она переоделась в шорты и футболку и попыталась сесть за конспекты, но в голову ничего не лезло. Думать о случившемся было тошно. Очень хотелось, чтобы кто-то сказал, что дело не в ней, не в чертовом платье, не в духах… И так вышло, что на свете был только один человек, который мог ее утешить, потому что, кроме него, никто не знал ее секрета.
Вытерев вновь побежавшие слезы, Маша взяла телефон и открыла чат с Крестовским. Ее вчерашнее сообщение все еще висело непрочитанным. Неужели он до сих пор с Шиловой? Или же потерял телефон? Или же проводит выходные с отцом? А может, в гости
Отдавая себе отчет в том, что ведет себя не очень порядочно, Маша набрала Крестовского. Она ждала, пока гудки не прекратились. Крестовский трубку не взял. Маша вновь попробовала заниматься, но лежавший рядом телефон отвлекал внимание на себя.
Маша проверила «Фейсбук». На странице Крестовского была тишина. И на странице Шиловой, удивительное дело, последним висело фото с посещения выставки кошек. А как же «ни дня без фоточки себя любимой»?
Пока Маша пялилась на экран, телефон зазвонил, но, увы, оказалось, что это мама, которая предупредила, что будет позже.
Поговорив с мамой, Маша поняла, что дома находиться просто не может. Одевшись и взяв зонтик, она отправилась в сторону университета. Да, ей нечего было там делать воскресным днем. Она, конечно, могла бы придумать повод, например посещение библиотеки или же консультацию у преподавателя, которые порой назначались на выходные, но сама-то прекрасно знала, что, выйдя из метро, пойдет не в сторону универа, а в сторону дома Крестовского.
У современной высотки курил консьерж. Маша поздоровалась и набрала на домофоне номер квартиры Крестовского. Было немного стыдно, но после того, что она пережила дома, теперешний стыд казался не самым страшным чувством на свете. Она представила себе Крестовского с еще не до конца сошедшими синяками, домашнего, со складкой на лбу, которая прорезалась, когда он сочувственно изгибал брови, и призналась самой себе, что он ей нравится. И ему она доверяет.
Домофон пиликал, но Крестовский не спешил отвечать. Маша сбросила звонок и набрала номер его квартиры еще раз.
— В сто девятнадцатую? — лениво спросил консьерж, оглядывая Машу с головы до ног.
— Да, — ответила она, стараясь не ежиться под неприятным взглядом.
— Нет его. Уехал еще с утра.
— А когда вернется, не знаете? — зачем-то спросила Маша.
— Не доложил, — ответил мужчина и подошел к двери.
Маша шагнула в сторону. Приложив магнитный ключ к замку, консьерж обернулся к Маше:
— Ждать будешь?
Маша прикинула, что ей придется сидеть с этим человеком, и помотала головой.
— Ну, как знаешь, — пожал плечами мужчина и скрылся в подъезде.
Немного погуляв под дождем, Маша отправилась домой. На душе было тоскливо.
Дома мама встретила вопросом про цветы. По ее лицу было видно, что огромный букет роз явно произвел впечатление.
— Это Димка заезжал, — уклончиво ответила Маша, разуваясь.
— А с каких это пор Димитрий к нам с цветами заезжает?
Маша вздохнула, понимая, что мама не собирается отставать:
— Он просто накосячил и приехал извиняться.