МногоЛики

Артур расправил плечи, одернул пиджак, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Неплохо, хотя с галстуком-бабочкой было бы намного эффектнее. Но раз глубокоуважаемая родительница против, придется обойтись без бабочки в столь знаменательный день. Кто он такой, чтобы спорить с прекрасной дамой?

– Артурчик, идешь? – Мама выглянула в коридор. – Мы готовы.

Протиснувшись мимо белого шкафа, который словно Моби Дик заполнял собой крошечное пространство прихожей, Артур вошел в комнату.

Мама,

бабушка Саша и бабушка Маша – три девицы под окном – сидели рядышком на диване. На полированном столе громоздилась стопка книг. Краем глаза Артур отметил два тома Шекспира, подарок бабушки Маши на недавнее восемнадцатилетие, и темную обложку зачитанного до дыр Слепухина. Сверху красовался старенький Nikon. Объектив был нацелен на диван.

– Садись скорее, – сказала бабушка Саша.

– Ты выходишь через десять минут, – сказала бабушка Маша.

Артур втиснулся между бабушками. Человек силен традициями, а семья Дороховых особенно. Они всегда делали общую фотографию, когда должно было произойти что-то важное. Сегодня ЕГЭ по литературе – что может быть важнее?

Разве что ЕГЭ по истории.

Папа включил автотаймер на фотоаппарате и скорей сел рядом с мамой.

– Три, два, один, Чеееехов! – закричал дружный хор бабушек.

– Чехов! – послушно закричал Артур, надеясь, что получится на фотографии не так ужасно, как в прошлый раз.

Наконец расцеловав бабушек и родителей и получив напутствий больше, чем можно было вынести, ровно через десять минут, как и предсказывала бабушка Маша, Артур выскочил на улицу. Вадик – верный Санчо – ждал на их обычном месте, у киоска Союзпечати. Он был ниже Артура на голову и в три раза тоньше, вечно переживал из-за пустяков и, если говорить честно, на роль хитроумного крестьянина подходил не очень. Но другом был хорошим, да и что за дон Кихот без Санчо Пансы.

И без Дульсинеи.

На подходе к школе Артур ощутил дрожь в коленках, не имевшую никакого отношения к экзамену. В Варю Логинову он был влюблен с Восьмого марта, когда она пела на праздничном концерте. Не влюбиться в девушку с таким голосом было невозможно, особенно человеку, который с отличием окончил музыкальную школу. И Артур влюбился. Жалел он только об одном: что не услышал Варю раньше. Потому что если б услышал, то ни за что не потратил бы целый год на Леру Совицкую, Варину лучшую подружку. У Леры, правда, были прекрасные белокурые волосы и смех как серебряный колокольчик, но разве это можно сравнить с самым красивым голосом на свете?

Одним словом, Варя была та самая. Дульсинея, Джульетта, Наташа Ростова и Прекрасная Дама, а насчет Леры он заблуждался. С кем не бывает.

Варя не догадывалась о своей исключительной важности для Артура. Точнее, скорее всего, догадывалась, но никак этого не показывала. Но Артур знал, когда-нибудь она оценит его по достоинству. Может быть, сегодня. Может быть, позже.

– Ой, Дорохов, ну и прикид, – засмеялась Совицкая, а Варя подхватила:

– Ты где взял пиджак? В бабушкином сундуке?

Нет. Сегодня, похоже, не оценит.

– Не парься, Дорохов, винтаж – это тема.

Артур гордо вскинул

голову и прошел мимо хихикающих девчонок. Больно. Хотя пиджак и правда был так себе, но разве дело в пиджаке? Глупые. Пиджак можно купить, а душу не купишь ни за какие деньги.

– Совицкая просто злится из-за того, что ты ее разлюбил, – шепнул Вадик.

Артур покачал головой. Бабушка Саша говорит: всегда найдется тот, кто захочет тебя обмануть, от чистого сердца, по глупости или со злым умыслом. Главное, никогда не обманывай себя сам.

– Совицкой на меня плевать, – сказал Артур. – И Варе тоже. Но экзамены я все равно сдам лучше Рыбакова.

Это заявление было нелогичным только на первый взгляд. В Мишку Рыбакова были влюблены все девчонки класса, кроме, может быть, Вари.

Не кроме, сурово сказал себе Артур, опять вспомнив слова бабушки. Рыбаков был всем тем, чем не был Артур: красивым, стильным, спортивным. Не особо умным, это да. Но девчонок, увы, это ничуть не беспокоило.

Экзамен, к счастью, был трудным и отвлек Артура от мрачных мыслей. Он отвечал на вопросы, и с каждым удачным ответом плохое настроение рассеивалось. Тема есенинских стихов оказалась особенно вдохновляющей. Артур даже перечитал свой ответ. Не для проверки, а чтобы точнее пересказать потом бабушкам, о чем писал.

В школьное фойе после экзамена Артур вышел в прекрасном настроении. Он был победителем. Он был королем. Если бы только Варя могла прочитать, что он написал про храбрость в «Войне и мире», она бы точно…

Хотя кого он обманывает. Она вряд ли изменила бы свое отношение к нему. Ей безразлично, что он знает и умеет. Значение имеет только нос картошкой, мешковатый пиджак, неспортивное тело, покатые плечи, лишний вес…

Артур вздрогнул от громкого взрыва хохота, в котором отчетливо выделялся голосок Вари, с грустью покосился на свое отражение в оконном стекле и вдруг понял, что смеются не над ним.

У входной двери стояла девушка. Не школьница, постарше. Именно над ней смеялись Варя и компания. Девушка была невысокой, с широкими плечами, объективно некрасивой: треугольное лицо с тяжелым острым подбородком и широким лбом, маленький рот, глубоко посаженные глаза. Темные волосы, гладко зачесанные назад, открывали большие уши. Она была смешно одета, во что-то оранжево-коричневое, клетчатое, длинное, до пола. Попона – первое, что пришло на ум Артуру, хотя, скорее всего, в магазине это называлось платьем.

Выглядела девушка нелепо, несовременно, вызывала насмешки и притягивала косые взгляды. Но только и смешки, и поднятые брови, и шепоток – весь арсенал женского ехидства – разбивался о стену невозмутимости вокруг нее. Она была спокойной, равнодушной; она была скалой, у подножия которой бесновалось море. Бесновалось – и ничего не могло с ней поделать. Насмешки отскакивали от нее как теннисные мячики от стенки. И словно мячики рикошетили в тех, кто их послал. Иначе как было объяснить то, что перешептывания становились все реже, смешки все тише, и вот уже девчонки потянулись к выходу, избегая смотреть на незнакомку. А она всего-то раз взглянула на них и даже слова не сказала.