Многоликие - 3

Осьминожкин Евгений Александрович

— А курс какой? — осторожно спросил я.

— И ты туда же, — обиделась женщина. — Да, официальный, официальный. Если не знаешь, то сообщаю. Сто золотых это один базальмо, могу выдать тебе их четыре тысячи, они конечно же легче монет, но учти в одну ячейку в инвентаре влезает не больше ста, поэтому тебе понадобится сорок ячеек, есть столько свободных?

Я заглянул в инвентарь, там их почти восемьсот свободных, благодаря прокачке грифона, все же с ним один инвентарь, как и со стихийником.

— Да, — ответил я чуть запоздало.

— Ну тогда пошли

в другую комнату, — сказала она и подождала пока я выйду.

Испытал огромное облегчение, не находится с горами золота, свет одного лишь факела бегает по тысячам монет и солнечными зайчиками больно бьет по глазам, а там не один факел, а десятки, не долго и ослепнуть.

Мы прошли в соседнюю комнату заставленную сплошными стеллажами. На полках ровными рядами лежат тонюсенькие дошечки. Мощный запах ванили кажется вытеснил любые запахи, думаю даже скунсу не перебить столь сильный аромат. Женщина прошла и нажала что-то на стене с потолка упал свет и все стеллажи окрасились в красновато-коричневые оттенки. Я осторожно подошел к ближайшему стеллажу и погладил пальцем ровную дощечку. На ней древесный рисунок и ничего больше.

— Обещали скоро ввести королевские регалии, — сообщила женщина. — Как тебе базальмо?

— Эти тонкие дощечки и есть деньги? — спросил я.

— Да, — улыбаясь ответила казначей. — Весят в три раза меньше, чем золото.

— Можно? — попросил я.

— Да, вряд ли ты сюда пришел схватить пару штук и попытаться убежать, — усмехнулась она.

Я взял тонкую дощечку, не такая уж она и невесемая.

— Тяжеловатая, — сообщил я.

— Девяносто пять грамм, — подсказала казначей.

Я посчитал, если одна золотая монета три и сорок семь грамм, то сто золотых монет триста сорок семь грамм, а эта дощечка девяносто пять, и в прямь выгода в три раза.

— Да, — будто подслушала мысли женщина. — Вся выгода в том, что ценность этой древесины в три раза больше, чем у золота, от этого и пляшем.

— И мне таких четыре тысячи? — спросил я.

— Именно, — загадочно улыбнулась женщина. — Готов отсчитывать?

— Подождите, — попросил я. — Давайте посчитать.

Она молча продолжила улыбаться глядя на меня.

Если одна дощечка весит девяносто пять грамм, а мне таких отсюда тащить четыре тысячи, то это выйдет триста восемьдесят килограмм. Черт, я опять уйду с бешенным перегрузом. Оказывается я хиляк каких еще поискать, даже добычу не могу унести.

— А вроде бы еще были меры денег, какие-то другие породы древесины? — робко спросил я.

— Конечно, — улыбаясь ответила женщина, видимо ей доставляет удовольствие смотреть на мои мучения. — Есть еще бакаут и эбен. Просвящаю, если вдруг не знал. Сто базальмо, вот этих дощечек стоит одного бакаута. Сразу скажу, он весит сто десять грамм, но тут опять срабатывает суть в его стоимости, ведь дощечка одна, а стоимость как сто вот этих.

— Минуту я посчитаю, — взмолился я.

Мне должны выдать четыреста тысяч золотых. Золотом я взять не могу, не утащу. Хотя нет, в принципе я и со смертельным грузом уйду, но

тогда появится куча вопросов, как я их поднял и при этом не умер. Да и никчему терпеть столько боли, когда можно взять деревяшками. Тащить базальмо весом в триста восемьдесят килограмм тоже не ахти вариант. И так, базальмо это сотня золотых, а бакаут это сотня базальмо, если на человеческий, то один бакаут это десять тысяч золотых, что хоть как-то понятно. А мне отсюда надо унести четыреста тысяч. Поэтому если поделить четыреста тысяч на десять тысяч, то получится всего лишь сорок. А сорок пластинок весом по сто десять грамм, это жалкие четыре килограмма и четыреста грамм, что вообще оптимально.

— А можно мне взять бакаутами? — моляще спросил я.

Женщина с материнской улыбкой кивнула.

— Нам в соседнюю комнату, — сказала она и показала на выход.

Я вышел первым, не забыв положить деревянную денюжку на место, она закрыла дверь и пригласила в соседнюю комнату. На стеллаж похожие деревяшки и когда казначей включила свет, то весь зал заполнился темно-темного бордовым оттенком. Чем-то напомнило вареную свеклу, иногда она тоже бывает темноватой, но все же здесь древесина темнее, почти черная, слишком много черных прожилок. В нос шибанул запах чернослива с натуральным кофе, необычное сочетание, но при том не резкое, а приятное, притягивающее.

— Нравится запах? — спросила казначей

Я кивнул.

— Мне тоже, — сказала она. — Бывает достаю такую из инвентаря и понюхаю, даже кофе пить не надо и так освежает.

— Пожалуй буду поступать также, — завороженно ответил я и принюхался посильнее, до чего же приятно. Это золото никак не пахнет, а тут каждая деревяшка источает аромат.

— И так сколько тебе их? — подтрунивая спросила казначей.

У нее в глазах легко читается, что она уже давным давно все подчитала, хочет, чтобы я глядя на стеллажи сам понял насколько моя награда для их клана мала.

— Сорок, — ответил я ровным голосом.

Она не стала проходить далеко, а сразу же на выходе посчитала пальцем в одной стопке, почти добралась до середины и сдвинула пальчиком, передала мне. Выходит в одной стопке сотня дощечек, легко посчитать сколько тут денег, правда если видеть все стеллажи и если дадут походить и посчитать количество стопок. Но мне неинтересно, не люблю считать чужие деньги.

— Спасибо, — сказал я перебрасывая стопку в инвентарь.

— Пожалуйста, — с улыбкой ответила женщина. — Приходите еще.

Я по ее улыбке понял, что шутит, тут не выдают просто так.

— А не боитесь раскрывать постороннему где такие залежи денег? — спросил я.

— И что он сделает? — насмешливо спросила казначей. — Прорвется с боем и начнет сгружать добро?

— Ну как пример, — неуверенно сказал я.

— У участка как и всех есть защитник, — сообщила она и покосилась на стену.

Я посмотрел в указываемую ей сторону. Показалось, что на меня кто-то взглянул из стены и тут же отпрянул. Предательский холодок страха пробежал коготками по позвоночнику.