Многоликий странник
Шрифт:
Отдышавшись, на выдохе отпил еще. В голове зашумело.
При случае Уил мог бы похвастаться тем, что слыл завсегдатаем таверны «Пьяный монах», которая славилась на весь Уинчестер количеством сортов хмельного пива и всевозможных видов эля, браги, сидра и даже привозных вин, однако ничего подобного этой таинственной настойке он отродясь не пробовал. Вкус ее одновременно пугал и манил. Он машинально поднес фляжку к губам, но принюхался и передумал. Впереди его ждал неизвестно сколь долгий путь, а во хмелю кто угодно может наломать дров. Даже бывший покойник.
Постепенно сухие заросли начали заметно редеть. Странный сушняк
По тому, как сложно стал даваться каждый шаг, Уил понял, что дорога пошла вверх. Он взбирался на холм. Путеводные звезды тоже пропали, так что приходилось полагаться на шестое чувство. А оно подсказывало, что за подъемом обязательно следует склон.
Однако Уил все шел, а холм не кончался.
Основательно выбившись из сил и по-прежнему не испытывая желания спать, Уил решил сделать короткий привал. Почему именно короткий, он сам не знал. Вероятно, по-хорошему стоило дождаться утра и тогда сделать более правильный вывод о своем местопребывании. Но желание поскорее добраться до дома и голод лучше любого кнута подстегивали его вперед.
Опустившись на землю возле толстого дерева, напоминающего настоящий дуб, он вытянул ноги. И чуть не вскрикнул: ноги свободно болтались над бездонным провалом. Еще шаг, и он бы камнем упал в пропасть. Ибо теперь, вжавшись правым боком в пористый ствол, Уил видел, как впереди медленно рассеивается густой туман, озаряемый первыми всполохами всплывающего из ниоткуда солнца, а под туманом обнаруживается вовсе не усыпанная иголками трава, но зияющий простор долины, пересеченной излучиной реки. Река с такой высоты представлялась тоненьким ручьем.
Теперь Уил знал, что не просто заблудился. Ничего подобного поблизости от Уинчестера не было и не могло быть. Правда, там протекала река, которую в стародавние времена так и назвали «река», то есть Эйвон, однако несла она свои неспешные воды по равнине, и не существовало такой горы, с которой ее можно было бы спутать с ручьем. Гор в Британии, а тем более в Уэссексе, где от одного взгляда вниз захватывало бы дух, не было, разве что на севере далекой Шотландии, но ведь не сошли же с ума его друзья и родственники, чтобы устраивать похороны за тридевять земель. Да и не слышал он о том, чтобы в эту пору в горной Шотландии по ночам стояла такая теплынь.
По мере того, как поднималось солнце, заливая мягким оранжевым светом просыпающуюся долину, снизу, из-под усталых ног потрясенного путника задул прохладный бриз. Над его головой зашумели кроны деревьев. Запрокинувшись, Уил убедился в том, что это и в самом деле дубы. На земле то здесь, то там лежали упавшие желуди.
Лес позади тоже стал дышать и оживать после лунного сна. Солнечный свет во мгновение ока преобразил его. Уил снова не верил своим глазам, вспоминая, какими хмурыми, безнадежно черными и пугающими немногим более четверти часа назад казались ему эти могучие дубы. Теперь же они успокаивающе шелестели листвой и молча ждали его дальнейших действий. Они созерцали его, пока он ошарашено взирал снизу-вверх, понимая, что сейчас они – невольные свидетели его одиночества и единственные друзья.
Отвесный склон тянулся в обе стороны насколько
Первородный страх Уила сменился робким очарованием. Теперь он воочию мог представить себе, как выглядит знакомый ему мир людей глазами свободно парящей птицы. Если птицы вообще умели подниматься на подобную высоту.
В некоторых местах долины из-под «мха» покрывавших ее лесных чащ поднимались струйки белого дыма – единственный видимый признак присутствия там человека. Если там были деревни или даже города, лес надежно скрывал их от постороннего взора.
Голод сделался настолько сильным, что Уил почти перестал его замечать. Кружилась голова, но он думал, что всему виной врожденная боязнь высоты. Уил, сколько себя помнил, всегда избегал не только стоять на краю оврагов, но и забираться на деревья. В детстве под ним сломался сук, и он чудом остался жив, пролетев добрых пятнадцать футов.
Вид реки навел его на мысль о том, что он не только давно не ел, но и не пил. Хуже голода могла быть только жажда, и вот теперь она как нельзя некстати давала о себе знать. Уил заставил себя оторваться от столь завораживающего своей неожиданностью зрелища и подняться на ноги.
Идти вдоль края провала в ту или иную сторону не имело смысла: спуска в долину, кроме как камнем вниз, определенно не существовало. Значит, нужно возвращаться. Уил почувствовал, как ноги сами несут его обратно в заросли.
От быстрой ходьбы стало жарко, однако он решил не снимать рубаху, чтобы не пораниться об ожидавшие его впереди сучья. Неужели снова придется преодолевать всю ту утомительную дорогу через чащу, из которой он с таким трудом только что вырвался? Если бы его не соблазнили звезды, он бы мог давно уже оказаться среди людей. Уил невольно поймал себя на том, что больше не мечтает оказаться дома. Лишь бы там были люди, потому что где люди – там еда. И вода. Или даже пиво. Ледяное и горькое.
Он вспомнил о фляге со странным зельем и остановился, чтобы сделать очередной спасительной глоток. Запрокинувшись с пахучим горлышком у рта, заметил краем глаза движение за ближайшими кустами. Замер. Из-за кустов выглянула острая мордочка не то крысы, не то лесного крота. Глазки-бусинки вернули Уилу удивленный взгляд, и мордочка скрылась. Рука сама потянулась к ножу на бедре.
Когда через мгновение зверек снова высунулся, Уил метнул в него нож. Он никогда не отличался меткостью и потому действовал скорее машинально, по наитию, нежели по расчету. Нож юркнул следом за мордочкой в траву. Не услышав писка, Уил понял, что промахнулся. Он наклонился, чтобы отыскать свое единственное оружие, и от восторга замер: длинное лезвие пригвоздила зверька к толстому корню. «Не может же мне не везти все время», радостно подумал Уил, разглядывая добычу. Зверек не был крысой, однако названия его Уил не знал. Меньше крысы, с более темной и мягкой шерсткой, довольно упитанный и почти хорошенький, если бы не смертельный оскал, обнажавший два белых ряда острых клычков.