Многоликое зло
Шрифт:
Ей следует получить свидетельство о смерти. Непременно придет викарий. Будут звонить родственники. Огласят завещание. Она вспомнила всю процедуру, проходившую шесть лет назад, когда умер любимый папа.
Погрузившись в свои мысли, она жалобно посмотрела на недвижимое тело матери.
Это была одна из любимых шуток Тони. Он говорил, что только так отец сможет скрыться от мамы. Если он просто уйдет, она отыщет его, вернет домой и строго спросит, указывая на часы, понимает ли он, который сейчас час.
Да, мама была непростым человеком, тираном, постоянно
Билл, брат Сандры, эмигрировал в Австралию. Сбежал, как утверждал Тони. А сестра Марион отправилась в Америку; тоже сбежала, по словам Тони. Обязанность заботиться о маме осталась ей.
Тони всегда критиковал ее за это, предупреждал, что она слишком слаба, чтобы справиться с мамой. Она позволила пожилой женщине эксплуатировать себя, полностью подавить, заставить быть дома, рядом постоянно, и в результате Сандра упустила момент, когда могла родить детей. И это было сделано не из-за любви, утверждал Тони, а из страха. Он был прав. Мама ненавидела Тони, который увел от нее Сандру, ненавидела за то, что он не позволил ей жить с ними, исключением стали лишь два последних года.
Сандра сидела, сжимая безжизненную руку матери, и понимала, что наконец она свободна, впервые в жизни. Ей больше не нужно ставить будильник на шесть пятнадцать, чтобы приготовить чай и принести его маме в постель ровно в шесть тридцать – так всегда делал отец. Ей не придется подавать завтрак ровно в семь пятнадцать, а потом к восьми готовить ванну. Не нужно мысленно заводить внутренний будильник, чтобы звонить маме каждый час, когда уходила из дома, и выслушивать оскорбления, если позвонила чуть позже или задержалась и пришла позже обещанного, не в урочное время подала ужин или теплое молоко, которое полагалось пить ровно в одиннадцать.
Сандра перебирала пальцы матери, со смешанным чувством неохоты и воодушевления впуская в себя свободу, затем положила ее костлявую руку рядом с телом. Выключив свет и закрыв за собой дверь, она прошла в свою спальню. Устало опустилась на кровать и вытянулась рядом с крепко спящим Тони.
Не стоит его будить. Дела могут подождать. Несколько часов сна помогут ей набраться сил перед приготовлениями, которые ждут ее впереди: выбор гроба, музыки, составление текста для некролога в газетах.
Она лежала неподвижно, вымотанная многими неделями ночных дежурств, глаза ее были еще влажными, а сердце сжималось от горя.
Она спала урывками, прислушивалась, не бьют ли часы деда, но услышала лишь предрассветную мелодию. Наконец она встала, накинула халат, закрыла за собой дверь и остановилась на лестничной площадке. Тени цвета битума окружали ее со всех сторон. Сандра смотрела на дверь комнаты матери, и горло начало медленно сжиматься. Она должна была слышать отсюда бой часов, но тишину не нарушал ни один звук. Озадаченная, она спустилась в холл. Стрелки часов замерли, по-прежнему показывая три часа. Они остановились. Сандра глянула на наручные часы – шесть сорок пять.
На душе появилась тяжесть.
Внутри разливался пугающий холод. Часы подарила им на свадьбу мама. Слишком строгие, казенные, громоздкие, они заполняли собой все маленькое пространство холла и смотрели на нее каждый раз, когда она входила в дом, словно желая упрекнуть за несвоевременный звонок или вовсе за забывчивость.
Тони их не любил, но в те далекие дни еще пытался завоевать расположение мамы, потому часы заняли почетное место. Он любил шутить, что им необязательно иметь в доме портрет ее матери, часы являются почти точной ее копией.
Сандра повернула в кухню. Стоило переступить порог, как в лицо ударил холодный воздух, вызвавший дрожь во всем теле. Пораженная, она огляделась и увидела, что дверь морозильной камеры распахнута. Тусклый дневной свет сочился сквозь серые жалюзи, единственным слышимым звуком был шум холодильника. Когда она потянулась к выключателю, что-то пронеслось мимо, шелестя тканью. Сандра застыла, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. В комнате стояла мама. Она была в розовом халате и смотрела сурово, постукивая по часам на руке.
– Где мой чай? Что ты за дочь, если забываешь принести умирающей матери чашку чаю?
– М-м-мама! – запинаясь, произнесла Сандра. – Ты… ты умерла… умерла… ты…
В помещении становилось все холоднее, свет медленно тускнел.
Образ матери оставался четким, даже более живым, чем прежде. Замешательство сменилось облегчением.
– Мамочка… ты в порядке? Я… я… – Голос сорвался, и она замолчала. Глаза подтверждали, что мама стоит напротив, но мозг кричал, что это невозможно. Всего несколько часов назад у мамы не билось сердце, тело было холодным, появились признаки окоченения.
– Вы с Тони не можете дождаться, когда я уйду, хотите от меня избавиться, верно?
– Мамочка, э-это не так. Нет… я…
Мама сделала шаг к ней и подняла руку.
– Стерва! Шлюха! Проститутка! – Ладонь мелькнула в воздухе, Сандра вскрикнула и отступила.
– С кем ты разговариваешь?
Она медленно повернулась. В дверном проеме стоял Тони, смотрел на нее сонными глазами и плотнее заворачивался в махровый халат. Сандра повернулась к матери, но фигура исчезла. Сердце зашлось, и она, открыв рот, сделал несколько глотков воздуха.
– Мамочка, – пробормотала она. – Я… я…
Обойдя его, она бросилась вверх по лестнице и распахнула дверь гостевой комнаты.
Мать лежала в той же позе, в какой она оставила ее. Осторожно, едва дыша, Сандра подошла и коснулась щеки. Она была холодной, как оштукатуренная стена. Глаза закрыты, на губах ухмылка, словно и мертвую ее веселила какая-то предсмертная шутка.
Дрожа от страха и смятения, Сандра повернулась и прижалась к Тони, вошедшему следом. Он нежно обнял ее, и она разрыдалась, уткнувшись в теплое махровое плечо.