Многорукий бог далайна (Илл. А. Морозова)
Шрифт:
— Здесь тебя никто не найдет. Сюда запрещено ходить, да люди и сами боятся.
— А второй сушильщик?
Койцог отмахнулся в сторону далайна.
— Его нет, — сказал он. — Не повезло.
— Прости. Я не знал.
— Ничего, зато с нами все будет в порядке. Со мной и с тобой, — Койцог укрыл Шоорана пушистой шкурой. — Спи, тебе сейчас надо много спать.
— Я не могу много, мне надо идти, — возразил Шооран, уплывая уже не в беспамятство, а в обычный сон вернувшегося к жизни человека.
Как ни старался Шооран, встал на ноги он лишь через две недели. Но
— Две недели я не работал. Я украл эти две недели у судьбы.
— А зачем тогда торговался из-за алдан-шавара?
— Чтобы одонт не догадался, что я и так согласен. Пусть сильней ценит.
Разговаривал Койцог только во время отдыха. Подходя к аварам, он сразу менялся, становясь похожим на большого хищного зверя, и один вид его отбивал охоту вести беседы. В такие минуты Шооран забивался под навес и сидел затаившись. Он не боялся опасной близости горящего харваха, зная, что навес не мог бы защитить его, просто Шооран понимал — мешать нельзя.
Но однажды, когда Койцог, сметя в чашу последние пушинки сухого харваха, отошел, чтобы перевести дыхание и дать отдых уставшим рукам, Шооран, не очень сознавая, что делает, подошел к чану, перемешал харвах и кинул на авар большую лепешку. Харвах завизжал, поднялся столб кисло пахнущего пара, по краям лепешка вспенилась валиком сухого порошка. Шооран быстро смел его, потом снова, и еще… Спиной он чувствовал, что Койцог подошел и стоит рядом, готовый к безумной попытке: помочь, если Шооран допустит ошибку. Еще никто и никогда не мог исправить ошибки сушильщика, Койцог рисковал бессмысленно. Шооран тоже понимал, что ошибки быть не должно. Стараясь ни о чем не думать, он оглаживал свистящим хитином лепешку, сметал убийственное зелье, а харвах все не кончался, лепешка не убывала…
Когда последние порошины упали в чашу, Шооран не понял, что все позади и еще несколько раз бесцельно мазанул щеткой по горячей поверхности. Лишь потом он сумел положить инструмент и отойти. Страшно болели напружиненные мышцы живота. Оказывается все это время Шооран ожидал взрыва и каменных осколков, вспарывающих брюшину.
— У тебя легкая рука, — похвалил Койцог. — Ты мог бы стать сушильщиком. Но лучше — не надо. Лучше бы сушильщиков не было вообще.
— А зачем ты работаешь сушильщиком? — спросил Шооран. — Тебе же ничего не нужно.
— Не знаю… Привык. Да я ничего больше не умею.
— Как ты им стал?
— Как и все. Мать умерла, отец погиб. Мне было десять лет, и я — старший в семье. Наследство досталось вану, и мне оставалось или уходить с малышами на мокрое или идти в сушильщики. Это в земледельцы детям нельзя, а в сушильщики — можно. Выживает, может быть, один на двойную дюжину. А куда деваться?
— Я знаю, — сказал Шооран. — У меня случилось так же. Но я был один — и ушел.
— Сестры
— Вот что, — сказал Шооран, — завтра я уйду по делам на один день, потом уйду надолго. Но ты знай, что я обязательно вернусь и уведу тебя отсюда.
— Не все ли равно, где жить? Сушильщик всюду останется сушильщиком, а шавар везде препротивное место. Но, тем не менее, спасибо. Твои дела будут на мокром?
— Да.
— Я так и думал и потому запас тебе одежду, — Койцог нырнул под навес и вытащил узел. — Вот, держи. Твоя вся расползлась. Вот твой нож. Деревяшку я выстрогал новую, от старой осталась труха. Еще была кольчуга. Тоже разорванная. Я там поправил, как мог.
Шооран развернул узел, достал кольчугу. Она была словно новая, живой волос сплетался упругим покровом.
— А говорил — ничего не умеешь, — улыбнулся Шооран. — Спасибо тебе. И постарайся, чтобы с тобой ничего не случилось.
— Интересная работа, — Койцог кивнул на доспех. — Я прежде не видал такой.
— Такие носят в стране старейшин.
Койцог помолчал, потом сказал задумчиво:
— Так вот ты откуда…
— Нет, — поправил Шооран. — Оттуда родом мастер, который ее делал. А я… — он вздохнул.
— Понимаю, — сказал Койцог. — Не говори.
На следующий день утром, вернее, еще ночью Шооран ушел. Он пробрался в темноте через сухую полосу и к свету был на мертвой дороге. Шел быстро, скрыв лицо в губке, не думая ни о гари, ни о черном уулгуе, который мог подстерегать здесь добычу. Слишком крупной была его игра, чтобы ей мог угрожать черный уулгуй.
За два часа Шооран добрался к тому месту, где его гонял владыка далайна. Теперь здесь ничто не напоминало о прошлом. Курились авары, полз нойт, мерно колыхался далайн, а на опустошенном оройхоне неведомо как завелась всевозможная живность.
Шооран внутренне собрался, бросил взгляд на стену Тэнгэра, напрягся и… ничего не произошло. В глубине души он был готов к чему-то подобному, слишком уж невероятным казалось его недавнее избавление, и слишком упрямо молчала память о тех событиях. Все же Шооран раз за разом собирал волю в кулак, бросал ее в холодное молчание и не находил ответа. Что-то сломалось в нем, прекрасный и роковой дар исчез. Шооран безуспешно пытался что-то сделать, метался по берегу, тряся кулаком, но мысль, что волшебная способность не вернется, становилась все сильнее и скоро превратилась в уверенность.
Сдавшись, Шооран пошел по узкой кромке назад. Он шел и пытался представить, как теперь будет жить. Он молод, силен и не имеет места в жизни. Надеясь на свою исключительность, он легко пожертвовал завидной карьерой цэрэга. И Яавдай он потерял по той же причине. Кто знает, что там произошло, вряд ли старик Тэнгэр спустился на оройхон, чтобы увести Яавдай, но все-таки, это как-то связано с его бывшим даром. Остается вернуться назад — неважно, куда именно — и стать сушильщиком. Койцог сказал, что у него легкая рука, значит, он сможет растянуть свою гибель на несколько лет. Зачем? Лучше уж сразу.