Многорукий бог Далайна. Свет в окошке

Логинов Святослав Владимирович

Это тоже было преувеличение, «Славу» Илье Ильичу дали всего однажды, за форсирование Вислы, но слушать такое было приятно.

— Понятно, — возгласил юный хлыщ, чьим именем Илья Ильич даже интересоваться не стал. — Да, были люди в ваше время. Тогда и солнце ярче светило.

— А то нет, что ли? — оскорбился Георгий Моисеевич, и разговор уплыл в сторону.

Однако в течение дня обиженный невниманием Гоша ещё кое-что припомнил о бывшем коллеге и даже побеседовал о нём с одним из старых работников, который тоже не позабыл и фамилию Каровин, и самого Илью Ильича. Хоть и был приятель из другого отдела, но и ему случалось спрашивать совета у человека, который всю строительную мудрость руками превзошёл.

А

хлыщ, оставивший по себе самое неприятное впечатление, выдрал из дела лист с подписью и потом несколько раз развлекал удивительной фамилией знакомых девиц, так что шлейф лямишек тянулся целую неделю.

Казалось бы, нужно радоваться, за один день прибыло деньжищ на год аккуратной жизни, но веселья не было. Илья Ильич понимал, что такого рода всплески будут всё реже и реже. Всего-то дюжина лет прошла со дня его ухода, а он уже вполне забыт. Родственники, те, что постарше, вспоминают его раз в год, сослуживцы и бывшие соседи — и того реже. Приятели, сверстники — все уже здесь и сами мыкаются, экономно расходуя нещедрое подаяние потомков.

* * *

Бурно отметив своё появление в загробном царстве, Илья Ильич быстро остепенился и жил, ничем особо не выделяясь из общей среды. Обитал в комнате, которую по старой памяти звал Илюшкиной, по ристалищам и дорогим развлекаловкам не ходил, стараясь экономить деньги, которых оставалось не так много. Отыскал кое-кого из старых знакомцев, но оказалось, что былые приятельства рассыпаются ещё надёжнее родственных связей. Всухую русский человек вспоминать прошлое не умеет, а загробная денежка — не чета пенсионным грошам, со временем тутошняя пенсия не растёт, а усыхает. Хорошо тому, у кого правнуков и праправнуков десятками считать можно, он хоть и на голодном пайке сидит, а семейная память прокормит. А одиноким да тем, кто от глупости или по иной причине ограничился одним балованным дитятей, — им совсем конец приходит. Но и те и другие домой знакомых приглашать не торопятся, а если и согласятся встретиться, то где-нибудь на нейтральной территории, так, чтобы каждый платил за себя сам.

Увы, теперь скромная сумма в полмнемона казалась огромной, и Илья Ильич начал привыкать, что обедать каждый день вовсе не обязательно, а можно недельку и попоститься, тратясь лишь на воздух да на поддержание в порядке немудрящего быта. Лямишку за комнату (тут главное — следить, чтобы не накопилось слишком много барахла, иначе будет дороже), ещё лямишку за воду и совсем чуть-чуть на библиотеку. Библиотеки в Городе имелись в каждом секторе и поражали взгляд непредставимым богатством фондов и дешевизной обслуживания. Видимо, это была одна из услуг, которые дотировались вездесущими бригадниками. За одну лямишку можно было целый день сидеть в читальном зале, а за две — взять любую книгу домой на три дня.

Сначала Илья Ильич увлекался посмертным творчеством любимых писателей, а затем нечувствительно вернулся к тем книгам, которые читал при жизни. Несколько книг даже купил, хотя книги стоили недёшево, но жить, не имея возможности снять с полки любимый томик, оказалось выше сил. Рассказы Чехова, «Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьёва и томик избранных стихотворений русских поэтов. Поэтическую антологию Илья Ильич составил сам и на следующий день получил от благожелательного библиотекаря готовую книгу. В ту пору Илью Ильича весьма занимал вопрос: тётя Саша свою библиотеку тоже заказывала у специалистов или она настолько любила и помнила эти книги, что сумела создать их сама? Илья Ильич тоже был страстным книжником, а вот памяти на прочитанное у него не было.

Книги Гоголя, некогда самые любимые, Илья Ильич перечитывать не смог.

Мучимый праздностью, Илья Ильич попытался посещать бесплатные мероприятия, но это в большинстве

оказались собрания всяческих сект и тому подобных обществ, так что он зарёкся развлекаться на дармовщинку. Тёмные люди, одним своим присутствием выпивающие жизнь из окружающих, есть и среди мёртвых, от таких следует держаться подальше. Зато на собрании одного из клубов Илья Ильич обустроил личную жизнь. Хотя, если быть точным, роль Ильи Ильича в этом деле оказалась совершенно страдательной. Зашёл сам не зная зачем, соблазнившись на вывеску «Клуб» и надпись на дверях «Вход свободный», и попался на зуб энергичной американке. Почему-то думал, что в клубе собираются какие-нибудь коллекционеры: филуменисты или филателисты, нумизматы, маловразумительные бонисты или собиратели значков, а значит, выставка будет под объяснения восторженного дилетанта. Потом уж сообразил, что коллекционирование в потустороннем мире занятие вполне бесперспективное — подлинников, как ни старайся, ни одного не найдёшь, а наилучшими копиями любой может разжиться за самые смешные деньги. Так что с клубами филуменистов в Городе туго, да и нумизматы нечасто встречаются. А уж клуба в самом центре, где до любого сектора рукой подать, им вовек не построить.

Гостеприимное заведение оказалось клубом знакомств. Хитроумное устройство в дверях отсеивало шлюх и альфонсов, пропуская лишь тех, чьи помыслы чисты. А поскольку Илья Ильич представления не имел, куда заходит, а значит, помыслы имел невинные, то его, разумеется, пропустили. Только бэдж на груди появился с именем, прижизненной фотографией и жирно выписанным числом «восемьдесят четыре», обозначавшим истинный возраст потенциального жениха. Кто захочет обмануться, тот обманется, а тут всё должно быть честно, и вошедший в бесплатное заведение заранее на эти условия соглашается.

Прежде чем Илья Ильич сумел сообразить, куда его занесло, на него уже положили глаз.

Строгого вида дама, моложавая и спортивно-подтянутая, подошла и, нимало не смущаясь, принялась считывать с бэджа данные. У самой дамы имелась точно такая же карточка, и на ней также красовалось крупно выписанное число «восемьдесят четыре». Ровесница, значит. Хотя кто его знает, сколько лет или десятилетий американка провела в здешних краях? То, что перед ним американка, не вызывало у Ильи Ильича ни малейших сомнений. Удивительным образом американские бабушки, даже самые старенькие, напоминают не бабушек, а тёток. Не видно в них всепонимающей доброты, зато через край хлещет громогласная энергия и безапелляционность, именно для тёток и характерная. Всё это можно было воочию наблюдать и на омоложенном оригинале, и на фотографии, изображающей всё ту же энергичную особу, но в её реальном виде. То, что внешности американка не поменяла, пришлось Илье Ильичу по душе.

— Здравствуйте, мисс, — галантно произнёс Илья Ильич, поклонившись и быстренько прочитав имя, выведенное на визитке.

Даму звали Лилиан Браун — имя, вполне подходящее как для американки, так и для кого угодно.

— Вы квакер? — Голосом экзаменатора спросила Лилиан.

— Боже упаси, — ответил Илья Ильич, с душевной судорогой вспомнив проповедника, моющего посуду в заведении уйгура. — С чего вы так решили?

— Ваше имя... Илия...

— Не Илия, а Илья. Это русское имя, я русский.

— О!.. — протянула та полувосхищённо-полуутвердительно. — Вы тот самый русский медведь! Это очень хорошо, теперь вы неопасны, вы не сможете построить здесь свою империю зла.

— О чём вы? — искренне удивился Илья Ильич.

Далее он в течение пяти минут выслушивал поток благоглупостей, содержащий все ложные стереотипы, которые лет двадцать тому назад бытовали среди очень средних американцев. Илья Ильич узнал о своей стране и народе столько нелепых мнений, что не счёл нужным даже возражать. Сказал лишь: