Многослов-3, или Прочистите ваши уши: первая философская книга для подростков
Шрифт:
А чудо очень любит, когда на него надеются.
И вот маленький мальчик принес Сосульку домой, поставил ее на свой стол, и в Сосульке родился добрый Свет. Свет давно хотел опять родиться, но зачем было рождаться никому не нужным?
Сосулька стала светиться, как лампочка, и сразу в комнате мальчика появился уют.
И теперь маленький мальчик и добрый Свет сидят и улыбаются друг другу. Каждый вечер. Очень у них уютная жизнь получается.
Жило-было… Мыло
Поначалу
Прекрасный, ядреный, молодой, здоровый кусок мыла смотрел на себя в Зеркало, висящее над ванной, и думал: «Какой же я все-таки прекрасный, ядреный, молодой и здоровый!»
Но так продолжалось недолго, потому что Мыло влюбился.
Опять же, поначалу ничто не предвещало любви, а потом Мыло совсем нечаянно посмотрел на стройную, высокую, с прекрасно уложенными волосами-щетинками Зубную Щетку и влюбился.
А как начали они со Щеткой разговаривать, Мыло понял, что совсем погиб: Щетка мало что красавица, так еще и умницей оказалась. Два, а то и три раза в день Щетка разговаривала с человеческим Языком, а Язык знал так много, что Щетка понабралась от него ума-разума.
А потом Мыло начал худеть. Сначала он думал, что худеет от любви – это было бы хоть и тяжело, зато приятно. Но потом понял, что худеет конкретно от работы. Худеть от работы – гораздо противней, чем от любви. Да и куда опасней.
Мыло смотрел на себя в зеркало и вздыхал: «Где же ты, прекрасный, ядреный, молодой и здоровый кусок мыла?» Мыло не мог ответить, где же этот красавец, но совершенно точно понимал, что где-то очень далеко…
Но странное дело: чем больше худел Мыло, чем меньше он становился, тем сильнее любила его Щетка. Есть такие женщины – попадаются они и среди щеток, – которые особенно любят тех, кто несчастен. Им, наивным щеткам, хочется приносить радость, а радость особенно приятно приносить тем, кто в ней особенно нуждается.
И вот однажды глубокой ночью, когда даже старое Зеркало уснуло, а противная электрическая Бритва перестала жужжать свои глупости, Мыло сказал:
– Ты знаешь, мне кажется, я умираю. Еще неделя, и от меня ничего не останется.
– Если ты умрешь, – ответила Щетка, – умру и я. Я уже стала замечать, что от горя у меня начали вылезать щетинки.
Они помолчали.
Мыло понимал, что сейчас – и только сейчас – он должен принять какое-то важное решение. Мыло не любил принимать решения, но еще больше он не любил умирать.
– А знаешь что, – сказал Мыло твердо. – Если мы останемся здесь, то точно умрем.
– Куда же деться, бедным Мылу и Щетке, – улыбнулась Щетка, предчувствуя чудо.
– Какая разница! – крикнул Мыло так громко, что Зеркало даже приоткрыло свой глаз. – Мы поплывем с тобой туда, где сможем быть вместе.
Щетка от природы была изящна. А Мыло сильно уменьшился от работы. И им оказалось совсем не сложно проскользнуть в дырку в
Щетка сидела на Мыле, и они плыли в темноте.
Поначалу ничто не предвещало беды. И потом – не предвещало. Так они и плыли по рекам, морям, шли по земле…
Они были свободны и влюблены.
Другими словами – они были вечны.
Жил-был… Шарф
Однажды в студеную зимнюю пору один старый уставший Шарф решил повеситься.
А потому что надоело все! Каждый, кому не лень, тебя хватает и вокруг горла обматывает – горло получается в тепле, а ты – на морозе.
И никакой, главное, благодарности: домой придут, бросят на вешалку или просто швырнут лишь бы куда – вот и все! Как будто не существует тебя вовсе… А летом? Засунут на антресоли – пылись там полгода, причем в самую хорошую чудесную погоду.
И главное – ни друзей, ни любимой. С ботинками хотел подружиться, а они говорят: «Нет, не будем с тобой дружить, ты слишком для нас высок – что ты там видишь со своей высоты, вообще непонятно…»
В Шапочку хотел влюбиться, и все уже на мази было, как говорится, и Шапочка уже вздыхала томно: «Ах, Шарфик дорогой, ты такой гибкий, мне даже страшно за тебя…» Но тут пришла какая-то мода, и выяснилось, что Шапочка ей, моде, видишь ли, не подходит. И чудесную вязаную Шапочку отдали куда-то, куда мода не заходила.
Короче говоря, понял Шарф, что смысла в жизни никакого нет, и начал вешаться.
И так пытался, и сяк. И на шее человеческой пытался повеситься, и на вешалке, даже на потолке – но оттуда соскальзывал.
И главное ведь что? Повесится, бывало, Шарф, и начинает уже даже как бы умирать, но тут мимо обязательно кто-нибудь пройдет и скажет: «Смотрите, какой красивый шарф висит – очарование». Ну, и чего? Разве можно умирать, когда тобой любуются?
Вот такая история.
А потому что если ты – Шарф и дело твое – висеть, не стоит свою работу превращать в самоубийство, все равно никто не заметит…
Жили-были… Сизиф, Тантал и Прометей
Нет, что бы там кто ни говорил, а все эти придуманные герои разных книг – они живые. Вот Гарри Поттер, например… Разве ты никогда не разговаривал с ним? Разве тебе никогда не казалось, что он разговаривает с тобой? А когда маленьким был, разве с Чебурашкой не беседовал: мол, чего он там чебурашистого скажет?
Литературные герои разговаривают – это точно. Раз живые, то говорят, а как еще?
Тут как-то появился у меня досуг. А когда он у меня появляется вдруг, я люблю книжки почитать. И вот стал я читать – точнее перечитывать – «Мифы Древней Греции». Хорошая, должен сказать, книга, рекомендую.