Мобберы
Шрифт:
– Что же, сударь, возьмёте вы карточку? – напористо произнесла голограмма.
Хрофт набрался мужества и толкнул джентльмена в манишку. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы рука не встретила препятствия, но кулак ткнулся в запавшую грудь, и джентльмен едва не загремел на линолеум.
– Потрудитесь объяснить, милостивый государь, чем вызван столь нелюбезный приём! – вспыхнул он. – Я пришёл к вам не с требованием сатисфакции, а всего лишь с надеждою на мизерное одолжение, а вы…
«Настоящий! Надо
– Джим! Асмуд!
Они вышли из комнаты. Увидев их, джентльмен снова заулыбался:
– Илья Артемьевич! Константин Юрьевич! Прошу извинить, что прерываю ваше пированье, но дело, поверьте, важности необычайной. Соблаговолите оказать вспомоществование, а я уж, чем могу, отблагодарю.
Он передал карточку Джиму, который взял её безропотно.
– Вот и чудно! – С джентльмена как будто непосильная поклажа свалилась. – Премного вам признателен, господа. Желаю здравствовать!
Прощаясь, он поднял раскрытую ладонь и, чеканя шаг, вышел из квартиры (дверь оказалась незапертой).
– Как тебя… как вас зовут? – очухался Хрофт и выбежал за ним на площадку.
– Зачем вам моё имя, Игорь Алексеевич? Как говаривал один поэт: «Что в имени тебе моём?…» – ответил джентльмен, и подошедший лифт увёз его на первый этаж. Уже из лифтовой шахты долетело:
– Визиточку передать не забудьте!
С тяжёлым сердцем Хрофт вернулся в квартиру.
– Что за скоморох? – спросил Асмуд.
Хрофт не вознаградил его ответом. Сели за стол.
– По-моему, я его где-то видел, – промолвил Джим. – Он не в Александринском театре играет?
Хрофт молча взял у него оставленную джентльменом визитку. На посеребрённом параллелограмме кручёными буквами было проставлено: «Анастасия Иннокентьевна Иртеньева-Кузьминская. Санкт-Петербург, 15-я Красноармейская ул., д. 23, кв. 30». Ниже стоял номер телефона.
– Кто такая? И какой Маргарите Николаевне мы должны это передать?
– У Булгакова была Маргарита Николаевна.
– Сам ты Булгаков! Маргарита Николаевна – это Ритка. Наша Ритка!
После разговора с джентльменом Хрофт сидел смурной и отягощённый думами.
– Как он в квартиру попал? Дверь закрыта была!
Отгадки не было. Джима незаметно сморил сон.
– По домам? – спросил Асмуд полушёпотом.
Хрофт отрицательно покачал копной вьющихся волос:
– Нет. Сколько времени? Утро? Тогда пошли к Ритке.
Письмо из загробного мира
Рита встала с тахты, где провела перед тем часа три, и вышла из своей комнаты. «Sha-ape of my hea-art!..» – блеял из сетчатых динамиков безутешный Стинг. Майор Семёнов на кухне ел бекон с кетчупом и смотрел матч «Динамо» – «Крылья Советов».
– Пар-ртач! – слышалось из-за двери. – Смотри, куда бьёшь! Маз-зила!
«Никто меня не любит, никому я не нужна», – подумала Рита, входя в ванную. Там она отвернула кран
«Если никому не нужна, то не лучше ли в самом деле оборвать это никчёмное существование? С балкона – нет, ненадёжно. Взять лезвие от отцовского бритвенного станка и вскрыть артерию. Так вернее. Прямо здесь, под плеск воды…»
Рита потрогала у себя на шее вздрагивавший бугорок. Одно движение, и всё закончится. Одно движение…
Она завернула кран и вышла из ванной. В голове строчка за строчкой складывалась предсмертная записка.
– Дуб-бина! – буйствовал майор на кухне. – Бей же, бей!!!
Рита вошла в комнату и ощутила присутствие чего-то чужеродного. Она остановилась как вкопанная, оглядела углы. Всё восемнадцатиметровое помещение, называемое в домашнем обиходе светлицей, было перед ней как на ладони. Никого… Вздор! Никого и быть не может. Дверь в квартиру заперта, балконная тоже, через форточку разве что синица влетит. И всё же Рита могла побожиться, что здесь побывал чужак. Побывал только что – в то самое время, пока она умывалась в ванной.
Она обошла комнату, внимательно приглядываясь к знакомым вещам. Ничто не тронуто, не сдвинуто с места. Но кто-то здесь был! Почему она так убеждена? Потому что… парфюм! В комнате пахло мужским парфюмом, которым никогда не пользовался майор Семёнов. Он терпеть не мог таких эссенций – сладко-приторных, больше похожих на женские духи. Рита втянула в себя воздух. Вокруг едва уловимо благоухало, точно сюда принесли свежесорванный ландыш.
Она нажала на тумблер «пилота», и магнитофон, агонически булькнув, заглох. «Пенальти! Он же его в штрафной завалил!» – докатилось издалека. Рита прикрыла дверь в комнату и подошла к столу.
Ландышей не было, зато поверх компьютерной клавиатуры лежала четвертушка обыкновенного бумажного листа, а на ней, каллиграфическим почерком, с завитушками, ятями и ерами, было выведено следующее:
Прочитав это, Рита помертвела, отбросила бумагу и выскочила из комнаты.
– Пап! Папа!
Она вбежала в кухню, вклинилась в стол. Чашка, стоявшая на нём, кувырнулась набок, и на клетчатую клеёнку ляпнулась глинистая кофейная гуща. Семёнов взял дочку за руку, усадил на табурет.
– Остынь, Ритусик. На тебе лица нет… кхм! Что за мировой катаклизм?
«Ковба проходит по бровке, отдаёт пас в центр, защитник в подкате выбивает мяч к угловому флажку, но там нападающий „Крылышек“ обводит сразу двоих и…»
Семёнов махнул пультом, и телевизор онемел.