Моби Дик

Мелвилл Герман

Спокойные объяснения Стабба также смягчали тревогу и недоумение, но все же оставалось еще немало поводов для самых невероятных предположений относительно того, зачем эти чужаки потребовались Ахаву.

Что же до меня, то я молча припоминал таинственные тени в тумане нантакетского рассвета, пробиравшиеся на «Пекод», и загадочные намеки безумного Илии.

Между тем вельбот Ахава, занимавший крайний левый фланг развернутого фронта лодок, мчавшихся к противнику, значительно опередил другие вельботы, что обнаруживало незаурядную силу и выносливость его гребцов. Эти создания, покрытые кожей тигрово-желтого цвета, казалось, были сделаны из стали и китового уса. Будто заведенные, они ритмично поднимались и

опускались, и могучие рывки весел посылали лодку вперед с надежностью паровой машины. Сбросив свою черную куртку, Федалла греб на месте гарпунщика; его мощный обнаженный торс отчетливо вы-делялся на фоне скачущего вверх и вниз горизонта. На противоположном конце вельбота Ахав уверенно орудовал кормовым веслом. Но вот он внезапно замер и тотчас все пятеро гребцов застыли с поднятыми веслами. Все как бы мгновенно окаменели, и лодка беспомощно закачалась на волнах. Заметив это, в отдалении замерли и другие вельботы.

Киты скрылись под водой, и никто не мог определить, где они снова вынырнут. Но Ахав, находившийся к ним ближе всех, пристально всматривался в водную поверхность, будто видел, что делается в глубине.

— Внимание! — крикнул на своем вельботе Старбек. — Квикег, подымайся!

Ловко вскочив на треугольную площадку, устроенную на носу вельбота, Квикег выпрямился во весь рост и замер в нетерпеливой готовности. На корме вельбота была устроена еще одна точно такая же площадка, поднятая до уровня планшира. Там стоял сам Старбек и, покачиваясь вместе с лодкой, внимательно разглядывал волнующуюся синеву океана.

Командир третьего вельбота, коротышка Фласк, не удовлетворился кормовой площадкой в качестве пьедестала и забрался на верхушку лагрета — столба, упиравшегося одним концом в киль лодки, а другим — возвышавшийся фута на два над кормовой площадкой. В поперечнике лагрет не больше ладони, и Фласк, стоя на этой ладошке, был похож на мачтового дозорного, не покинувшего свой пост, хотя корабль уже затонул по самые клотики. Но рост коротышки Фласка совсем не соответствовал его высочайшим устремлениям, а потому кругозор, открывавшийся ему с лагрета, нисколько его не удовлетворял.

— Только и вижу, что до третьей волны! — с горечью воскликнул он. — Эх, поставить бы весло торчком, я бы на него забрался!

Услышав эти слова, гигант Дэггу, хватаясь за борт, чтобы не упасть, быстро перебрался на корму и, выпрямившись во весь свой исполинский рост, предложил себя Фласку в качестве дозорной вышки.

— Забирайтесь, сэр, мне на плечи. Вот вам мачта не хуже всякой другой.

— Спасибо, дружище. Хотел бы я только, чтобы ты был футов на пятьдесят повыше.

Расставив ноги, негр слегка пригнулся, подставил Фласку вместо ступеньки свою ладонь и, крикнув, чтобы тот подпрыгнул повыше, ловким движением закинул командира к себе на плечи, где тот и остался стоять в полный рост, опираясь для удобства на вытянутую вверх черную руку гиганта.

Новичку удивительно видеть, с какой привычной и бес-сознательной ловкостью сохраняет китобой равновесие в скачущем по бешеным волнам вельботе. Еще более странное зрелище представляет собой моряк, легкомысленно устроившийся на высоком и тонком лагрете. Но вид коротышки Фласка, балансирующего на плечах огромного негра, был уж совершенно невероятен. Каждую волну Дэггу встречал легким покачиванием своего прекрасного тела, возвышавшегося над бортом с небрежным величием. На его широких черных плечах маленький светловолосый Фласк казался не больше снежинки. И хотя красующийся коротышка в своем нетерпении то и дело дергался и в сердцах топал ногой, ни один лишний вздох не вырвался из царственной груди благородного негра. Видел я не раз, как Страсть и Тщеславие нетерпеливо топали ножками по нашей великодушной земле, но земля не изменила от этого ни своего движения, ни своего полета в пространстве.

А

в это время командир последнего вельбота, Стабб, вовсе не проявлял такого пыла и нетерпения, как Фласк. «Быть может, киты уже просто нагулялись на поверхности океана и теперь, как им и положено, надолго ушли в глубину, — рассуждал сам с собой Стабб, — а коли так, то почему бы не скрасить томительное ожидание, выкурив трубочку, другую?» Он выдернул трубку из-за ленты на шляпе, где она неизменно торчала наподобие пера, набил ее, умял табак большим пальцем, но едва успел чиркнуть спичкой по своей шершавой ладони, как его гарпунщик Тэштиго, чьи глаза не отрывались от воды, молнией скользнул на свою банку и закричал:

— Вон они! Вон они! За весла!

В тот момент ни один сухопутный человек не разглядел бы в воде ни кита, ни селедки; решительно ничего, кроме зеленовато-белой пены и нескольких еле заметных облачков пара, относимых ветром над вскипающими валами. Но вдруг воздух над водой задрожал и заколыхался, как над сильно нагретой железной плитой. Китобои знали, что здесь, на небольшой глубине, плывут киты. Выдыхаемые ими облачки пара — первый признак, по которому китобои определяют приближение добычи.

Все четыре вельбота полным ходом устремились вперед.

— Давай, давай! — тихо говорил Старбек, но в его голосе слышались настойчивость и напряженность, взгляд его был устремлен в цель, и лодка неслась, послушная этому взгляду, точно стрелке надежнейшего судового компаса.

Старбек был немногословен со своей командой; молчали и матросы. Лишь изредка — и всегда внезапно — нарушал молчание его странный шепот, хриплый, когда Старбек приказывал, и мягкий, когда он просил.

Ну, а коротышка Фласк не шептал, а кричал во все горло:

— Жми да греми, гроза кашалотов! Эх, высадили бы вы меня на эти черные спины! Ну, сделайте это, братцы, и я отдам вам свою ферму на Вайньярде вместе с женой и детишками! Прямо на спину, а? О боже праведный, я совсем обезумел, так мне хочется поработать острогой! Вперед! Вперед! Вот она — белая вода! — Он сорвал с головы картуз, смял его и швырнул в воду, продолжая орать и бесноваться на корме своего вельбота.

— Поглядите-ка на него, — философски промолвил Стабб, с трубкой в зубах следовавший почти вплотную за лодкой третьего помощника. — Вот-вот его хватит удар, этого Фласка. А ну-ка, ударим и мы, мальчики! Ударим им в хвост и в гриву! Веселей, веселей, детки мои! На ужин-то у нас сегодня пудинг — не забывайте! Веселей, детишки, жмите, куколки, наваливайтесь, сосуночки мои! Но куда же это вы заторопились? Мягче, мягче, а главное — ровнее, друзья мои! Нажимайте на весла и не отпускайте их — жмите, всего-то и делов! Легче! Легче, говорят вам! Легче, печенка вам в глотку!

Но слова, которые непостижимый Ахав дарил своей тиг-

рово-желтой команде, лучше всего здесь опустить, ибо они не годны для слуха людей, живущих в цивилизованном обществе; только дерзким и хищным акулам, обитающим в бурных волнах, подобало слушать Ахава, когда он с неистовством на лице и горящими глазами гнался за своей добычей.

То было зрелище жуткое и удивительное! Гигантские валы могучего океана с нарастающим, гулким ревом катились за бортами вельботов. Лишь на один краткий миг вздымалась лодка на остром гребне волны, затем устремлялась в водяное ущелье, взлетала на вершину другого утеса и опять безудержно скользила по отвесному склону. Крики гарпунщиков сливались с возгласами командиров и хриплым дыханием гребцов. Распустив паруса, сверкающий белой китовой костью «Пекод» устремился к своим вельботам, как всполошившаяся наседка к своему выводку. Ни новобранец, угодивший в самое пекло боя, ни отлетевшая душа, попавшая в потусторонний мир, не испытывают тех безумных, немыслимых ощущений, какие владеют человеком в погоне за кашалотом.