Моцарт. Посланец из иного мира
Шрифт:
– И дабы вы, сударь, не сочли, что это чья-то злая шутка или розыгрыш, то напомню вам о кое-каких эпизодах из вашей несравненной жизни. Фишка в том, что эти историйки, как вы полагали, всеми давным-давно позабыты, о которых, как вы надеялись, никто на свете уже не вспомнит! Нет уж, извините и подвиньтесь – все досконально запротоколировано в нашем досье…
И астматик обмолвился о таких эпизодах из моей жизни, что меня мгновенно вогнало в краску. Затем он красноречиво замолчал и бросил на меня испытующий взгляд, очевидно, ожидая разъяснений.
Я их не дал.
– Значит, договорились,
Я вновь не произнёс ни слова.
– Вот и молодца, – он фамильярно хлопнул меня по плечу и добавил дружелюбно: – Ладно. Правильно делаешь. Ничего не объясняй. Не будешь лезть, куда не надо, а мы забудем о нашем разговоре.
Но заруби у себя на носу – руки у нас длинные, до Кремля дотянутся, если что…
Астматик внезапно исчез, как и появился. Боль обожгла затылок, и меня затошнило.
– Не пойму, что все это значило, – выдавил я сам себе. – Какая-то чушь собачья!..
Если после встречи с жирующим серым вороньём моё сознание находилось в каком-то оцепенении, то теперь я знал, что мне делать. Я летел домой, как на крыльях, ничего не замечал на пути. Поднялся по лестнице в свой полуподвал и поймал себя на мысли, что вернулся домой не совсем по своей воле. Вошёл в квартиру и, открыв холодильник, нашел там только банку прокисшей кильки в томате и заплесневевший батон – припасы остававшиеся ещё со времени отъезда в Берлин. Я выбросил испорченные продукты и обругал себя за то, что по дороге домой не прихватил хоть какой-нибудь еды.
Тогда я заварил крепкого чаю, принес кружку в гостиную и включил телевизор.
Шла программа новостей. Жизнерадостный ведущий, подстраивая свою интонацию под содержание кадров, бойко выдавал в эфир информацию о работе правительства РФ. Он разглагольствовал о том, что со следующего года у бюджетников таких-то категорий резко возрастет зарплата, а Газпром газифицирует сельские районы страны и такими быстрыми темпами, что селяне по комфорту приблизятся к горожанам. И ещё. Поскольку цены на Лондонской и Нью-Йоркской биржах за баррель нефти остаются запредельными, а инфляция в России не достигает порога в 3–4 процента, то все будет тип-топ…
Показали голодовку учителей в далёком Краснотуринске, они требовали повышения нищенской зарплаты. Пока тележурналист перемывал тему про обездоленных россиян, на экране появилась заставка из другого блока новостей: о вручении премии телеакадемикам; на экране замелькали узнаваемые фигуры в смокингах, длинных вечерних платьях. Все сытые, довольные и самовлюбленные до тошноты…
Вновь дали крупным планом телеведущего.
– А теперь спортивные новости, – пробубнил тот.
И я вспомнил, как недавно где-то вычитал, что программы новостей в России кроме освещения событий, передавали в прямой эфир только что происшедшие ДТП, заказные и прочие убийства, результаты землетрясений или техногенных катастроф; или взбудораженных женщин, а то отрепетированные марши студентов с плакатами. И бесконечные сериалы про тюрьмы, зоны, милицию, зэков, благодаря которым Россия уже представлялась сплошной тюрьмой, где все говорили только по фене (на уголовном жаргоне) – и полицейские, и бандиты, и добропорядочные граждане, и молодёжь.
А голос за кадром истошно зазывал:
– Что
Я выключил телевизор и принялся мерить шагами комнату.
Тут мне бросилось в глаза, в какое запустение пришла квартира за время моего отсутствия, каким густым слоем пыли покрылась мебель. Взглянул на диван. Как истрепалась обивка! А прежде я и не замечал этого…
Я уселся за стол, намереваясь разобраться с пачкой счетов, что накопилась за неделю. Но не сумел заставить себя заниматься домашней бухгалтерией.
Вместо этого совершенно бессознательно выдвинул ящик стола и достал свёрток.
В эту ночь я опять мало спал, злоупотребляя крепким чаем. Кстати, сделал открытие: чай куда вкуснее, если добавить в него солидную толику бальзама «Старый Таллинн» и выжать чайную ложку лимона.
Утром я уже был на работе.
Днём на моём столе зазвонил телефон. Секретарша шефа спросила, не могу ли я зайти к нему. Я решил, что шеф хочет получить небольшую консультацию по Берлину. Когда я переступил порог его кабинета, шеф возвышался во весь рост возле своего стола. У него был не вполне миролюбивый вид, как будто я подложил ему свинью и он не знает, что с ней дальше делать. Может, у него разыгралась мигрень?..
– Присаживайся, Макс, – сказал шеф.
Я плюхнулся глубокое кресло.
– Как съездил в Берлин?
– Нормально, – ответил я.
– Ну и чудненько, – сказал шеф и добавил: – У нас с вами всегда были добрые отношения. Ведь я прав, Макс?
Я пожал плечами, не понимая, куда клонит шеф.
– Мы всегда высоко ценили вас, Макс, как отличного работника, профессионала в своём деле?
Он выдержал паузу, подошел к окну и стал что-то там дотошно разглядывать. Потом вспомнил про меня.
– Вы знаете, руководить нашим «центром автоматизированного хранения и перераспределения информации» – дело тонкое, – произнес шеф, перекладывая документы с одного угла стола на другой. – Я полагаю так: или ты ведешь дело, несмотря ни на что, или сходишь со сцены и отправляешься выращивать редиску и огурцы куда-нибудь в Рязанскую область.
Я продолжал молчать.
– Проблема в том, что приходится угождать всем. Как говорится, и вашим и нашим. Стараешься, чтобы коллектив отдела не был ущемлен в зарплате, кого-то не выкинули за борт в порядке приведения контингента в соответствие с объемами работы. А устойчивый консенсус с руководством – ведь они оплачивают все счета и дают нам возможность относительно спокойно спать по ночам.
– Понимаю вас, шеф, – кивнул я. – Не завидую вашему статусу начальника.
– Знаете, Макс, – сказал шеф, – иногда случается такое, что на одной чаше весов – интересы вверенного мне коллектива, а на другой – интересы руководства. Тогда приходится идти на компромиссы.
Я всё никак не мог понять, к чему он клонит. Беседа ни о чем начинала раздражать. Мне уже становилось глубоко безразлично, какой оборот примет наша беседа.
– Да, конечно, – поддакнул я начальнику.
– Ну, так вот, – продолжал шеф, – позвольте мне сказать все, что я думаю. Дело в том, что вы там впутались во что-то, а я и знать не желаю. Мне глубоко начхать на ваши политические пристрастия.