Модэ
Шрифт:
Но тут случилось другое. Раздались крики отчаяния и ругань: конь юэчжи рванул удила и помчался прочь.
7
Ашпокай искал брата. Он видел, что все кончено совершенно, войско смешалось, пропали стяги паралата, и не было в воздухе больше звуков рога и барабанов. Вокруг были растерянные, потерявшиеся люди. Были только крики и гомон:
— Паралат убит!
— Врешь, стерва! Не паралат, а Модэ!
— Князья мертвы! Бивереспы убиты!
— А ты видел?
— Что?
— Кто?
— Бу-бу-бу-бу-бу…
— Бежим!
— Какое
— Модэ мертв!
— Паралат мертв!
— Кто?
— Что?
— Бу-бу-бу-бу-бу-бу…
И все чаще, среди криков и перебранки слышалось:
— Назад! Домой! Назад!
Ашпокай натолкнулся на Сошу. Соша беспокойно оглядывался по сторонам и кричал:
— Драться! Сейчас же драться!
— С кем драться? — крикнул Ашпокай. — Оглянись кругом!
И действительно — не было кругом ни одного врага. Псы-хунну словно провалились под землю. Кругом были только трупы — своих или хунну — не разобрать. Да сбивались еще в кучи рассеянные, растерянные воины. Где враг? Победа это, или поражение?
А потом услышали и увидели — промчался по равнине паралат, стащив колпак с головы, размахивая им и крича так, будто все злые духи погнались за ним:
— Назад! Отступаем! Спасайтесь, неразумные!
И стало ясно всем — бой кончен, пора поворачивать в курень.
И тут Ашпокай увидел Рахшу. Конь мчался, поднимая клубы пыли, маска съехала на бок, прикрыв даже один глаз. Прочие лошади подавались от него прочь, а в всадники в страхе закрывали глаза, будто не конь это мчится, а сам грозный бог победы Рашну-Пай вздумал разметать степное войско.
«Михра погиб! Михра погиб!» — закричал кто-то у Ашпокая в голове и тут же смолк. Солнце окончательно скрылось в серых клубах. Наступило помутнение. Прежний глосс в голове мальчика заговорил опять, но теперь он звучал спокойно и твердо: «Рахшу нужно изловить».
Ашпокай припал всем телом к горячей спине Дива и со всей силы ударил коня в подбрюшье, по тугим жилам. Конь рванул на галоп, и мальчик прикрыл глаза, потмоу что ветер резл их. Дыхание прекратилось в его груди. Див летел над землей… Ашпокай видел сквозь пыль, как плывет впереди взмыленный круп Рахши, как сползает набок лопнувшая упряжь.
«Не догоню» — мечется в голове мальчика.
Но вот, невозможное — Ашпокай поравнялся с Рахшей, и конь-великан косит на него белком глаза. Ашпокай подается в сторону, одной рукой срывая с упряжи Дива недоуздок, другую готовясь протянуть к мылкой уздечке Рахши. На какое-то мгновение ему придется отпустить Дива, он на полном скаку… окажется между двух коней… но Рахша будет взнуздан дважды…дыхание его собьется… и он… переменит… шаг!
Ашпокай стиснул бока Дива так, что сам явственно ощутил его боль и страх. Кажется, в последний, решающий миг мальчик зажмурился…
***
Михра был в забытьи, и привиделось ему странное видение: он увидел древний замшелый курган, а вокруг отчего-то — кленовую рощу, осеннего
— Здравствуй, брат Михра — смеясь, сказал Рамана-Пай. — Я помню, как защитил ты от перевертышей мой жертвенник.
— Помнишь ли? — с тенью в голосе спросил Михра. — Так ты мне отплатил?! Я сложил голову в бою! Что с моим народом? Где Ашпокай? Все погибли?
— Нет. Ты жив, хоть и в плену. Народ твой жив, хоть и не стоит так твердо на этой земле — звонко ответил Рамана-Пай — и брат твой жив, хоть думает, что ты погиб. Я говорил тебе, что вижу его большое будущее и большие дела.
— Но что я должен сделать? Я чувствую… Беспокойство мое! Погибель моя и забота! — Михра царапал ногтями голую грудь, битую в синяках, даже во сне она саднила.
— Все узнаешь. Посмотри теперь на восток — голос Раманы-Пая вдруг стал печален, и рукой он указал вдаль, где ворочалась, поднималась на кленами какая-то туча.
И не облако это было, а страшный конь! Тощий, с торчащими костями, и провалившимся брюхом, кожа у него была сизая, с темными прожилками, глаза белые, выпученные-незрячие. Шел конь по земле, спотыкаясь, покачивая гнусной своей головой, видно было, что грива у коня давно превратилась в сухие клочья, и присохла к хребту. И звался этот конь Апохш — дух пустыни, еще знали юэчжи для него прозвание «друхш», что значит «лживый, нечистый».
И так был ужасен этот конь, что Михра вскочил, отшатнулся, оглянулся назад… Там, над западными горами раздувался другой мерзкий зверь — вроде большого красного паука со множеством лап. Лапами этими он стаскивал к себе со всех концов мира людей, и пожирал. Люди и сами шли бесконечными темными рядами — несли пауку дань, а паук становился все больше и больше.
Гнусный конь тем временем перешагнул рощу, проплыл у Михры над головой, и сделалась вокруг пустыня, Рамана-Пай исчез и курган затянуло песком. Сам Михра стоял по пояс в песке, каменный и неподвижный. И скулили, вертелись у копыт красные волки-перевертыши. И вдруг услышал богатырь страшный визг, который прокатился, наверное, по всем сторонам света до самого края земли — конь наступил на красного паука, раздавил и сам рухнул замертво, — ядовита была паучья кровь. Тогда Михра по-настоящему испугался и очнулся.
Очнулся, закашлялся — отбили ему кулаками все нутро, загустела в груди кровь — и нова забылся сном. А потом снова пришел в себя — не сразу, понемногу выплыл из мутного звенящего тумана и увидел, что лежит связанный на полу какой-то кибитки, что скрепят внизу по дороге колеса, а напротив покачивается бесчувственно голова, круглая, рыхлая с обвислыми усами…
«Малай!» — понял Михра и сразу забыл про свою боль.
Малай спал, тоже связанный и битый, похоже, не так уж крепко.