Модель грядущего
Шрифт:
– Спасибо. Вот не думал.
– Он думал. Я его продам и все выложу, - вмешался все более хмелевший Остап.
– Мы хотели сперва на Урал податься, на заводе годик-другой поднатореть. Отец там, ну и другие прочие...
– И как же?
– Так других прочих не оказалось, - расхохотался Остап.
– Не дождались, в град-столицу учиться двинулись. Вот и мы за ними.
– Вот как? И много этих остальных прочих?
– Одна-единственная.
– Замечательно! Люблю настоящего мужчину! Еще рюмочку за нее, прекрасную незнакомку.
– Имя обыкновенное - Тамара, - смущенно выговорил Спартак.
– Зато фамилия необыкновенная, - вмешался Остап.
– Если "идзе" обыкновенным считать, так она - Неидзе. Могла бы в сам стольный град Тбилиси податься, к родственникам всесильным, а она в Москве очутилась ради служения искусству.
– Художница, - пояснил Спартак.
– Даже меня рисовала в классе. Правда, карикатуру для стенгазеты. Это все брызги, но, говорят, похоже.
Юрий Сергеевич рассмеялся:
– До чего же, Остап, вы хороший друг. Несмотря на злую карикатуру, отправляетесь за тридевять земель с другом, чтобы догнать жрицу искусства.
– Вот-вот! И я ему то же твержу! Цени друга! А мы с ним вместе и на суше, и в море, и в воздухе испытаны.
– И в воздухе?
– Самое что ни на есть пустяковое дело, - продолжал Остап, зорко следя за хозяином.
– Для нас с парашютом в затяжном прыжке чесануть, все равно как вам - в курительную комнату.
– Неужели?
– Все одно, что в речку "макнуться". Сперва, конечно, боязно, продолжал он, подтрунивая сам над собой.
– Она неподогретая. А потом, как окунешься, и вылазить неохота. Так же и в воздухе. Глядишь друг на друга и летишь, летишь, парашюта не раскрываешь, чтобы труса не сыграть. Земля хоть рукой трогай, а ты все нежишься в высоте, как в саду с гуриями. И сразу бац!
– и в ямке...
– Стоп, - остановил его Спартак.
– Ну, глаз-то наметался, - уже оправдываясь, продолжал Остап, - рука сама открывает парашют - биоавтоматика или условный рефлекс по Павлову, как хотите!
– закончил он, озорно блестя глазами.
– Так все-таки где ж Аэлита?
– спросил напрямик Спартак.
– У подруги, - отвел глаза в сторону Мелхов.
– Добрая душа, не умеет отказываться. А та, видите ли, за длинным рублем на Север поехала. А квартиру кто будет сторожить? Может быть, милиция? А зачем? Для этого куда удобнее и дешевле иметь безотказных подружек. Аэлита, знаете ли, склонна к жертвам. Предложила всем нам троим с сынишкой переселиться в ту квартиру. Так ведь тесновато в однокомнатной. Ребенок, собака и все такое... Вот и приходится по десять раз в день бегать. Ладно хоть тот дом - башня неподалеку отсюда...
– Может, сразу и сходим?
– Рано еще. С работы она в ясли зайдет за Алешкой. Кроме того, у нас с тобой, прости за фамильярность, мужской разговор будет. Ничего, что я на "ты"?
– Нет, пожалуйста, вы же старше.
– Нет. Дружба так дружба! "Ты" - взаимное. Выпьем на брудершафт.
И они выпили.
–
– Для человечества?
– удивился Спартак, у которого уже шумело в голове.
– Да, для человечества. Его можно накормить... лишь искусственной пищей, это я тебе потом объясню. Но для этого сперва нужно примирить нас с Аэлитой. А в вуз я тебя подготовлю. Физика, математика - это мне раз плюнуть. И все экзаменаторы свои люди, ты уж поверь. Только бы примириться с женой.
– Так она потому и ушла в ту квартиру?
– Потому и ушла. Это я, дурак, попросил ее об этом. Приревновал! И знаешь к кому? К Мафусаилу! Ему сто лет или сто два, точно не помню.
– Как же это вы?
– А она оскорбила мою мать и меня тоже, червяком назвала, с академиком сравнивать стала. А что академик? Он только придумать искусственную пищу может. А кто ее делать будет? По секрету тебе скажу. Мне это вверху доверить собираются. И вот теперь восстановление семьи - вопрос номер один. Поможешь?
– Конечно, помогу. Ведь у вас же ребенок.
– Сын! И какой еще! Твой племянник, ну вылитый ты! Жаль, я не догадался его Спартаком назвать. Но вы с Тамарой своего непременно Галилеем назовите.
– Галилеем? Почему Галилеем?
– Потому что никому другому это в голову не придет. Итак, насчет работы я все устрою. И в вуз вам будет рельсовая дорога, смазанная сливочным маслом. Идет?
– Вот с Аэлитой поговорим.
– В этом главное. И ты сумеешь, по твоим правдивым глазам вижу, что сумеешь. Ну кому нужна мать-одиночка с ребенком? Кому, как не законному ее мужу, который во всем раскаивается?
– Так если так, то Аэлита, может быть, поймет.
– Надо, чтобы поняла. Надо! Понял?
Глава третья
ЖИВОЙ ПРИБОР
Юрий Сергеевич вместе с двумя солдатами в беретах расположился в скверике против подъезда, где жила теперь Аэлита. Спартаку не терпелось, и он притащил всех сюда раньше времени.
Наконец на узкой асфальтированной дорожке, отгораживавшей сквер от подъездов, появилась черная "Волга". Дверца открылась, и из нее выскочил великолепный рыжий боксер, важно восседавший до того рядом с шофером. Потом вышла Аэлита, держа за руку Алешу.
Шофер попрощался и уехал.
Юрий Сергеевич как завороженный наблюдал за прибытием "своей семьи", как он продолжал считать.
– Каково, Спартак? Ты только прочувствуй, пойми, что во мне творится! прошептал он, вцепляясь в локоть Спартака.
– Я по вызову министерства толкаюсь в троллейбусах, уминаюсь в двери вагонов метро в часы "пик", а тут самую что ни на есть младшую научную сотрудницу на государственной машине возят с работы и на работу! Вот куда идут государственные денежки! И все это я должен забыть и простить! Тяжело, ох, тяжело, Спартак! Но ведь я ее люблю!..