Модель инженера Драницина
Шрифт:
— Нютка, опять у тебя пирог подгорел?!
— Ну и такой съедят, — философски ответила босоногая девчонка, сердито громыхая противнями. — Подумаешь.
— Все грубишь, — предостерегающе протянула Нина Петровна Фечкина. — Смотри, рассчитаю.
— Ну и рассчитывайте, — так же спокойно ответила Нютка.
Нина Петровна оскорбленно вздохнула, привычным движением руки взбила кудряшки и вышла из кухни.
Готовился семейный вечер.
Ягуарий Сидорович в новом полосатом костюме, напомаженный и надушенный, ходил
— Скоро собираться начнут, — промолвила Нина Петровна, охорашиваясь перед зеркалом. — Только предупреждаю, Ягуар, чтобы все было прилично. Особенно смотри за этим Кусачкиным-Сковородой и Федором Кузьмичем. Они вечно напьются и начинают с женами ругаться. И еще не разводи ты, пожалуйста, споров с Чубукеевым. Для споров есть заседания.
Гости собирались с опозданием. В передней долго ахали. Мужчины жали друг другу руки, женщины целовались, поправляли прически и, накинув шелковые шали, чинно шли в парикмахерский зал, срочно переоборудованный в гостиную.
В зале пахло вежеталем и бриолином.
Собрались все свои. Петя Укротилов — счетовод комхоза — принес с собой патефон. Федор Андреевич притащил пластинки. Пришли два старичка англомана, оба с англо-русскими словарями под мышкой. Прошипев неизменное «хаудуиду», они уселись в угол и листали словари. Один задавал вопрос, а другой отыскивал нужные слова и отвечал.
Пришла тетя Паша с супругом.
Затаив в лице страх, явился Тихон Петрович с Агафьей Ефимовной.
К ужину пришел известный краевед археолог Чубукеев, вечно немытый в неопрятном костюме, с огромной, грубо сделанной трубкой во рту. Был он заклятый враг Ягуария Сидоровича, и поносил его на всех перекрестках как невежду и авантюриста, ни черта не понимающего в археологии. Пришел же он, чтобы мимоходом выведать, какие открытия сделал за последнее время парикмахер.
Были кроме того девицы разных возрастов в файдешиновых и крепдешиновых платьях. Молодые люди с проборами и в ботинках джимми. Ждали, что придет единственный в городе признанный и печатавшийся поэт — Павел Трепещущий (псевдоним), живший у парикмахера, но он отказался наотрез, заявив, что ему надо творить, и весь вечер, снедаемый поздним сожалением, провалялся на жесткой постели.
Дамы ютились на диванчике и кушали карамель. Федор Кузьмич молчаливо сидел в углу и листал семейный альбом. Тетя Паша время от времени делала ему замечания.
— Феодор, (в обществе она именовала его Феодор с ударением на последнем слоге) у вас (в обществе она называла его на вы), у вас грязный платок. Спрячьте.
Федор Кузьмич покорно прятал платок.
— Феодор, у вас резинка у носка расстегнулась.
Федор Кузьмич так же покорно пристегивал резинку.
Было в меру скучно. Молодежь, правда, развлекалась, играли
Наконец хозяин пригласил к столу. Гости разом повеселели и, шумно разговаривая, двинулись в столовую.
— Люблю-с, — восклицал толстый бухгалтер из химтреста, — люблю-с, когда это, знаете, в центре бутылочки, по бокам закусочки, по краям тарелочки и вокруг прекрасный пол и вообще выпивон. По первой.
Застучали ножи, зазвенели рюмки.
— Пирожка попробуйте.
— Мне колбасу подвиньте.
— Как это только вы грибы маринуете, Нина Петровна, какой-то секрет у вас есть.
А шепотом на ухо:
— А пирог-то подгорел.
— Колбасу-то как нарезали, ровно бумага просвечивает.
И снова:
— Пейте, кушайте.
— Да что же вы ничего не берете.
После пятой рюмки старички со словарями поминутно выкрикивали:
— Иес.
— Ол райт.
Дамы жеманничали, отодвигали рюмки, взвизгивали и под сурдинку отвечали на пожатья ножек под столом.
Известный краевед Чубукеев пил мрачно. За весь вечер он ничего не узнал.
После ужина мужчины, забрав рюмки и блюдо с селедкой, пошли в спальню хозяина.
Нина Петровна прошипела вслед:
— Следи за Федором Кузьмичем и Кусачкиным.
— Слежу, душечка, в о-оба, — не совсем внятно ответил Ягуар. В спальне выпили по первой, по второй, по пятой.
Федор Кузьмич начал плакать.
— Лысею я, несчастный я человек. А все от того, от нее, аспиды-василиски. Падают мои волосы, падают, — и он слезливо сморщился.
— Ты, Ягуар Сидорович, должен мне средство дать.
Ягуар хитро усмехнулся и, взяв с окна флакон, помахал им перед носом Федора Кузьмича.
— Вот видишь, патентованное.
Федор Кузьмич оживился:
— Па-па-патентованное, говоришь ты? Дай.
— Денег стоит, — сухо ответил Ягуар, ставя флакон на место. — Строго секретно и собственного изобретения.
— Ягуар Сидорович, богом молю, дай, — пристал Федор Кузьмич. — Ведь облысею я. Что хочешь бери, только отдай.
— Пять червонцев, — бухнул Ягуар Сидорович и даже побледнел от неожиданности.
— Десять бы не пожалел, кабы были. Нет.
— А нет, так нет.
Внезапно Федора Кузьмича осенила мысль. Он сунул руку в карман и вынул оттуда часы с инициалами Драницина.
— Вот возьми в обмен, только дай.
Ягуар Сидорович недоверчиво улыбнулся и взял часы.
Гости принялись осматривать их.
— Хороши, — изрек бухгалтер.
— Хороши, — соглашался Ягуар.
— Бери, — бормотал Федор Кузьмич, — только дай средство и жене ни гу-гу. Она человек нервный.
— Ну ладно, бери, только для тебя уступаю, — снисходительно проговорил Ягуар Сидорович, передавая флакон Федору Кузьмичу.
Тот немедленно подошел к зеркалу и, откупорив флакон, густо намазал макушку жидкостью.