Модель инженера Драницина

Маляревский Павел Григорьевич

— Нютка, опять у тебя пирог подгорел?!

— Ну и такой съедят, — философски ответила босоногая девчонка, сердито громыхая противнями. — Подумаешь.

— Все грубишь, — предостерегающе протянула Нина Петровна Фечкина. — Смотри, рассчитаю.

— Ну и рассчитывайте, — так же спокойно ответила Нютка.

Нина Петровна оскорбленно вздохнула, привычным движением руки взбила кудряшки и вышла из кухни.

Готовился семейный вечер.

Ягуарий Сидорович в новом полосатом костюме, напомаженный и надушенный, ходил

по столовой. Новые ботинки немилосердно жали, но он пытался сделать радостную физиономию и довольно взглядывал на стол, уставленный закусками и выпивкой.

— Скоро собираться начнут, — промолвила Нина Петровна, охорашиваясь перед зеркалом. — Только предупреждаю, Ягуар, чтобы все было прилично. Особенно смотри за этим Кусачкиным-Сковородой и Федором Кузьмичем. Они вечно напьются и начинают с женами ругаться. И еще не разводи ты, пожалуйста, споров с Чубукеевым. Для споров есть заседания.

Гости собирались с опозданием. В передней долго ахали. Мужчины жали друг другу руки, женщины целовались, поправляли прически и, накинув шелковые шали, чинно шли в парикмахерский зал, срочно переоборудованный в гостиную.

В зале пахло вежеталем и бриолином.

Собрались все свои. Петя Укротилов — счетовод комхоза — принес с собой патефон. Федор Андреевич притащил пластинки. Пришли два старичка англомана, оба с англо-русскими словарями под мышкой. Прошипев неизменное «хаудуиду», они уселись в угол и листали словари. Один задавал вопрос, а другой отыскивал нужные слова и отвечал.

Пришла тетя Паша с супругом.

Затаив в лице страх, явился Тихон Петрович с Агафьей Ефимовной.

К ужину пришел известный краевед археолог Чубукеев, вечно немытый в неопрятном костюме, с огромной, грубо сделанной трубкой во рту. Был он заклятый враг Ягуария Сидоровича, и поносил его на всех перекрестках как невежду и авантюриста, ни черта не понимающего в археологии. Пришел же он, чтобы мимоходом выведать, какие открытия сделал за последнее время парикмахер.

Были кроме того девицы разных возрастов в файдешиновых и крепдешиновых платьях. Молодые люди с проборами и в ботинках джимми. Ждали, что придет единственный в городе признанный и печатавшийся поэт — Павел Трепещущий (псевдоним), живший у парикмахера, но он отказался наотрез, заявив, что ему надо творить, и весь вечер, снедаемый поздним сожалением, провалялся на жесткой постели.

Дамы ютились на диванчике и кушали карамель. Федор Кузьмич молчаливо сидел в углу и листал семейный альбом. Тетя Паша время от времени делала ему замечания.

— Феодор, (в обществе она именовала его Феодор с ударением на последнем слоге) у вас (в обществе она называла его на вы), у вас грязный платок. Спрячьте.

Федор Кузьмич покорно прятал платок.

— Феодор, у вас резинка у носка расстегнулась.

Федор Кузьмич так же покорно пристегивал резинку.

Было в меру скучно. Молодежь, правда, развлекалась, играли

в шарады, танцевали. Простуженно шипел патефон.

Наконец хозяин пригласил к столу. Гости разом повеселели и, шумно разговаривая, двинулись в столовую.

— Люблю-с, — восклицал толстый бухгалтер из химтреста, — люблю-с, когда это, знаете, в центре бутылочки, по бокам закусочки, по краям тарелочки и вокруг прекрасный пол и вообще выпивон. По первой.

Застучали ножи, зазвенели рюмки.

— Пирожка попробуйте.

— Мне колбасу подвиньте.

— Как это только вы грибы маринуете, Нина Петровна, какой-то секрет у вас есть.

А шепотом на ухо:

— А пирог-то подгорел.

— Колбасу-то как нарезали, ровно бумага просвечивает.

И снова:

— Пейте, кушайте.

— Да что же вы ничего не берете.

После пятой рюмки старички со словарями поминутно выкрикивали:

— Иес.

— Ол райт.

Дамы жеманничали, отодвигали рюмки, взвизгивали и под сурдинку отвечали на пожатья ножек под столом.

Известный краевед Чубукеев пил мрачно. За весь вечер он ничего не узнал.

После ужина мужчины, забрав рюмки и блюдо с селедкой, пошли в спальню хозяина.

Нина Петровна прошипела вслед:

— Следи за Федором Кузьмичем и Кусачкиным.

— Слежу, душечка, в о-оба, — не совсем внятно ответил Ягуар. В спальне выпили по первой, по второй, по пятой.

Федор Кузьмич начал плакать.

— Лысею я, несчастный я человек. А все от того, от нее, аспиды-василиски. Падают мои волосы, падают, — и он слезливо сморщился.

— Ты, Ягуар Сидорович, должен мне средство дать.

Ягуар хитро усмехнулся и, взяв с окна флакон, помахал им перед носом Федора Кузьмича.

— Вот видишь, патентованное.

Федор Кузьмич оживился:

— Па-па-патентованное, говоришь ты? Дай.

— Денег стоит, — сухо ответил Ягуар, ставя флакон на место. — Строго секретно и собственного изобретения.

— Ягуар Сидорович, богом молю, дай, — пристал Федор Кузьмич. — Ведь облысею я. Что хочешь бери, только отдай.

— Пять червонцев, — бухнул Ягуар Сидорович и даже побледнел от неожиданности.

— Десять бы не пожалел, кабы были. Нет.

— А нет, так нет.

Внезапно Федора Кузьмича осенила мысль. Он сунул руку в карман и вынул оттуда часы с инициалами Драницина.

— Вот возьми в обмен, только дай.

Ягуар Сидорович недоверчиво улыбнулся и взял часы.

Гости принялись осматривать их.

— Хороши, — изрек бухгалтер.

— Хороши, — соглашался Ягуар.

— Бери, — бормотал Федор Кузьмич, — только дай средство и жене ни гу-гу. Она человек нервный.

— Ну ладно, бери, только для тебя уступаю, — снисходительно проговорил Ягуар Сидорович, передавая флакон Федору Кузьмичу.

Тот немедленно подошел к зеркалу и, откупорив флакон, густо намазал макушку жидкостью.