Модель

Удальцов Николай

— И имейте в виду, я — не ревнивая, — Злата продолжала делать интервалы меду фразами не больше секунды. — Да и почему нужно быть ревнивой?

Я этого не понимаю.

Я вообще не понимаю, что такое ревность.

Девушка так незатейливо продемонстрировала свое априорно-женское право на ревность, что ничем кроме зрелости, довольно, кстати сказать, занудливой, как и всякая зрелость, я ответить ей не мог:

— Прочти «Крейцерову сонату» Льва Николаевича Толстого.

— А я не люблю Толстого.

Ну, не люблю

и все.

— Тогда прочти «Вешние воды» Тургенева, — сказал я, и Злата в ответ вздохнула:

— Это столько же всего нужно прочесть, для того, чтобы, всего-то навсего понять — что такое ревность?..

…Постепенно я привыкал к тому, что она вводила меня в свой мир, как ракету в космическое пространство, — постоянно бросало то в жар, то — в пустоту…

…Аппетит для такой худышки у нее оказался вполне взрослым; и это была еще одна маленькая неожиданность дня, который с неожиданностей и начался.

Но, даже орудуя вилкой, Злата не умолкала:

— Так, значит, вы меня все-таки рисовать станете?

— Конечно.

Что тебя удивляет?

— Ничего.

Я-то думала, что вы меня просто откроватить хотите.

— А что, по-твоему, значит — откроватить? — я решил перехватить инициативу.

И это перехват для меня заключался в том, что мне пришлось изображать человека, сумевшего принять не только слова, используемые ей, но и ее представления о жизни.

Но моих сил и моего жизненного опыта хватило только на одну ее фразу:

— Ну, это — замуж; только без штампа в паспорте.

Не знаю, до чего довел бы наш разговор, но на этот момент дальнейшие рассуждения девушки о замужестве нам пришлось приостановить, потому, что Злата отставила пустую чашку из-под кофе и констатировала наличие решительности:

— Я готова.

Что нужно делать? — И я не нашел ответа на ее вопрос.

Вот так, доживешь до седых волос, а так и не научишься говорить молодой женщине, знакомой меньше суток, что ей нужно раздеться.

Но, главное, я не знал, какими словами сказать молоденькой девушке о том, что модель раздевается не для мужчины, а для эпохи.

Вместо всего этого я просто сказал:

— Если тебе будет холодно, скажи. Я включу обогреватель. — И в ответ она внимательно посмотрела в мои глаза:

— Яснее не скажешь. — В этих словах Златы не было ничего от кротости: «Придется покориться», — но было очень много от призыва: «Вперед! В атаку!..»

…Я, конечно, ощущал деликатность ситуации и отвернулся, занявшись установкой холста на мольберте.

Это действие заняло у меня не больше минуты-двух, но, когда холст был установлен, я услышал голос Златы:

— Можете смотреть.

Я одета голой…

…Я

посмотрел на нее.

Передо мной стояла обнаженная девушка, и ее кожа казалась такой тонкой, что сквозь нее была видна душа.

И душа эта была откровенной настолько, что я молчал.

А Злата, опустив глазки, сведя руки за спиной, едва заметно поводила плечами, ничего не пряча, словно говоря: «Вот… Это все, что у меня есть».

Удивительная вещь — эта девушка оказалась одновременно и тем, что я ждал, чем-то совсем иным.

Я собирался писать картину под названием «Замкнутое пространство», картину, в которой человека и мысли должно было быть поровну.

А передо мной стояла женщина, в которой было поровну человека и чувства.

И одного этого хватало на то, чтобы изменить свои планы.

Планы, вообще, необходимая творческому человеку вещь.

Только имеющий планы пусть не всегда узнает, что делал, но что он не сделал — может выяснить совершенно точно…

…В этой то ли девочке, то ли женщине было все, что могло помочь художнику, для того, чтобы писать картину.

Дело в том, что у каждой модели есть какие-нибудь именно модельные недостатки: то — недостаточно выделенная талия, то — не слишком ярко подчеркнутая линия бедер. И прочая, прочая, прочая.

И профессиональный художник кистью устраняет эти недостатки, которые и недостатками, собственно говоря, не являются.

Просто, работая над картиной, художник создает нужный ему образ, то есть становится автором.

Творцом.

А в девочке, оставившей передо мной одежду, демонстрировавшей себя мне, необходимым для создания образа было все: ее талия была чуть, на четверть дюйма, тоньше, чем канон, попка на сантиметр больше, чем идеальный стандарт, грудь — на каплю объемней, чем остальные пропорции.

Каждый регион ее анатомии был прекрасен.

А эти дюймы, сантиметры и капли складывались в идеал модели.

В удачу художника.

Но эта удача меняла мой замысел.

При этом девочке удавалось приоткрывать тайны своего тела как-то неуловимо, необыденно.

— …Что-то не так? — удивленно, совсем по-детски, словно стесняясь своего вопроса, спросила Злата, видя мое молчание; а я, продолжая молчать, снял с мольберта холст пятьдесят на шестьдесят и поставил холст шестьдесят на восемьдесят.

— Что-то не так? — переспросила она. И в ответ на ее слова я просто смотрел на нее.

— Я оказалась не такой, как вы ожидали? — И ее голос не смог скрыть того, что она боялась моего разочарования.

В этот момент я обратил внимание на то, что, говоря современным языком, она никогда не переходила на жаргон.