Модельный дом
Шрифт:
Поняв после часового общения в комнате старшей медсестры, что вряд ли добьется от этой «ошибки Дарвина» большего, Александр Борисович решил для верности задать ей те же вопросы, без ответа на которые он не мог покинуть эти стены.
— Итак, давайте еще раз…
Чтобы Фаина не замолчала окончательно, Турецкий пытался оставаться максимально любезным и доброжелательным.
— Вспомните, пожалуйста, как можно точнее, время, когда здесь появился следователь.
— Я ведь говорила уже, — с тоскливым равнодушием протянула медсестра. — После обеда вскоре. У больных даже миски
— Значит, после двух?
— Зачем же, двух? У нас больных в час дня кормят.
— Значит, вскоре после часа?
— Ну! Я же так и говорю. Больного перевели к нам до обеда, сразу же после обхода, а этот следователь был после.
Несмотря на все свое раздражение, Турецкий не смог сдержать усмешку. Похоже, у Фаины вся жизнь делилась на «до обеда» и «после обеда».
Впрочем, невольно подумал он, не одна она такая. В той же прокуратуре есть похлеще экземпляры.
— Хорошо, — подытожил он, — теперь попробуем двинуться дальше. Он сразу прошел в палату, где лежал Фокин?
— Нет, не сразу. Сначала подошел ко мне, спросил, в какой палате этот мужчина лежит. Ну, я посмотрела в журнале, и он потребовал, чтобы я…
— Стоп, стоп! Этот мужчина, про которого спросил следователь, — это, насколько я понимаю, Фокин?
— Ну! — кивком подтвердила Фаина, посмотрев на Турецкого с некоторым удивлением: из прокуратуры, а такой бестолковый.
— Хорошо. Вот теперь продолжайте. Что было потом?
— Я и говорю: сказал, чтобы я отвела его в палату и показала ему этого мужчину.
— Фокина? — уточнил Турецкий.
— Ну же! — с легким раздражением подтвердила медсестра.
— И вы его отвели, так?
— Конечно, отвела.
— А он хоть представился вам? Я имею в виду посетителя.
— Еще бы! Он даже удостоверение показал — красное такое. Я, говорит, следователь.
— Значит, он представился вам, и вы его провели в палату, куда поместили Фокина. Так?
Плавным кивком головы Фаина подтвердила, что Турецкий совершенно прав. Однако, видимо, посчитав, что этого недостаточно, пояснила:
— К нам следователи и милиционеры часто приходят. Потому как отделение наше — не в пример другим. Кого машина сшибла, кого в драке покалечили.
Турецкий кивнул утвердительно — дескать, принял к сведению столь важную информацию и туг же задал новый вопрос:
— А больной этот, Фокин, он, случаем, не спал, когда следователь зашел в палату?
— Не-е, не спал. Может, правда, дремал малость. Слабенький еще был.
— И о чем же они говорили?
И вновь Фаина посмотрела на Турецкого как на тяжело больного. Взгляд ее на этот раз был столь выразителен, что Александр Борисович даже постыдился самого себя. Действительно, набирают в органы каких-то дебилов недоразвитых. Да разве имеет она право слушать секретные разговоры следователя с человеком, который пострадал от рук бандитов! Ее дело — уход за больными с черепно-мозговыми травмами, да полный порядок в отделении.
— Хорошо, хорошо, — остановил ее Турецкий движением руки. — А вы могли бы рассказать, как он выглядел, этот следователь?
Он сделал ударение на слове «как».
— Как… — шевельнула
Турецкий терпеливо ждал.
Наконец, она собралась с мыслями и подняла свои бесцветные глаза «человека из органов».
— Мужчина. Такой… из себя, конечно, не очень видный, но все-таки интересный.
— Старый, молодой?
Фаина невразумительно шевельнула располневшими плечами.
— Да кто ж его знает? Впрочем, не молодой уже. Лет сорок, пожалуй, а может, и поменьше.
— Очень хорошо! — подбодрил медсестру Турецкий. — Высокий, маленький?
— Высокий, — твердым голосом произнесла Фаина, но, конечно, поменьше вас будет.
— Блондин, чернявый?
Фаина вновь надолго замолчала, однако по натужному выражению ее лица было видно, насколько добросовестно она насилует свою несчастную память.
— Пожалуй, как вы будет, — после долгого размышления выдавила она. — Только волосы подлиннее ваших будут, и такие, знаете, залысины. Большие такие, хоть и молодой еще.
«И на этом спасибо», — мысленно поблагодарил ее Турецкий, представляя себе сорокалетнего мужчину, чуть пониже его ростом, темноволосого, с большими залысинами, придающими ему, видимо, вполне солидный, респектабельный вид.
Бывший следователь межрайонной прокуратуры Михаил Ткачев? Ничего похожего. А вот человек, навестивший редакцию, в которой работал Фокин?..
Судя по всему, он. Однако, все это еще требовало проверки.
— А лицо у него какое, не припомните? Я имею в виду, широкое, может быть, тонкое или скуластое? Или, может, у него усы или там родинка заметная?
На этот раз медсестра, почти не задумываясь, отрицательно мотнула головой.
— Нет, усов не было. А лицо… лицо крупное такое и нос картошкой.
Чувствуя, что ничего более про внешность «следователя» выжать не получится, Турецкий кивком поблагодарил Фаину и задал последний вопрос:
— В палате, где лежал Фокин, есть еще больные?
— Конечно. Трое как лежали, так и лежат.
— Проводите меня к ним.
В больничной палате, где на месте Фокина уже лежал новый пациент с перебинтованной головой, Александр Борисович пробыл недолго. Из троих больных, двое из которых все еще находились в тяжелом состоянии, только один смог рассказать, как «к парню, которого только что перевели из реанимации», пришел «следак», уселся на стул возле самого изголовья и стал о чем-то расспрашивать.
— И что? Он долго разговаривал с больным? — уточнил Турецкий.
Свидетель отрицательно мотнул головой.
— Нет. Минут десять, не больше.
Подумал немного и добавил:
— Да оно и понятно. Парень этот, которого из реанимации к нам перевели, слабоват еще был, и ему, сами понимаете, все эти ваши вопросы…
Александр Борисович понимал. Как понимал, впрочем, и то, что «следаку», которого он уже мысленно окрестил Чистильщиком, ни к чему было задерживаться в этой палате. В любой момент здесь мог появиться настоящий следователь. Впрочем, у этого гада, прикрывающегося чужим удостоверением, скорее всего, существовала «домашняя заготовка» и на этот случай.