Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара
Шрифт:
В высшем свете к реформатору относились по-иному. Там его называли не изменником, а взяточником. Подобный эпитет употребил, к примеру, министр финансов граф Гурьев, сам прославившийся, правда, реформированием не столько системы государственного управления, сколько системы приготовления манной каши с изюмом (гурьевской, как называют теперь его творение).
Брал ли взятки Сперанский, мы точно знать не можем, но известно, что в годы испытаний, когда в ссылке он не имел никакого государственного содержания, Михайло Михайлович вынужден был продавать вещи, дабы наскрести себе денег на пропитание. Ничего не скажешь — яркий пример взяточника из истории
В общем, можно сказать, люди русские в час грозных испытаний ощутили себя народом. Нашли врага и сплотились против него. По иронии судьбы 170 лет спустя в ссылке в Нижнем Новгороде (тогда г. Горьком) находился еще один наш известный соотечественник — академик Сахаров. И его россияне травили за милую душу. И жене Андрея Дмитриевича немало доставалось «теплых слов».
Как Сперанский, так и Сахаров хотели дать народу закрепощенной страны хоть немножко свободы. А такое народ никогда не прощает.
Вольный воздух Швейцарии
История российских реформ начинается до Сперанского. Или, точнее, она начинается с восшествием на престол в 1801 г. императора Александра I. Сперанский был еще «на подхвате» в тот момент, когда 23-летний государь со своими друзьями замыслил осуществить серьезные преобразования, способные политически и экономически приблизить огромную восточную державу к западному миру.
Отставала ли Россия от Европы в тот момент, когда Александр I поставил вопрос об отмене крепостного права и решении земельного вопроса? Ответ зависит от того, что именно считать Европой. Или точнее — от нашей способности понять, насколько Европа неоднородна.
По отношению к Англии Россия действительно представляла собой глубокую европейскую периферию. В Лондоне на повестке дня стояли принципиально иные вопросы, нежели в Петербурге. Когда Александр думал, каким образом ему освобождать крестьян, англичане активно обсуждали идеи Адама Смита, т.е. решали вопрос о том, как сделать свою и без того свободную страну еще свободнее.
Отставала Россия и от Франции, принимавшей в тот момент Кодекс Наполеона, т.е. начинавшей регулировать гражданские и коммерческие отношения на основе четко прописанных юридических норм, а не по принципу Людовика XIV «Государство — это я». Впрочем, отличия нашей страны от наполеоновской державы были уже не столь существенны, как отличия от Англии, поскольку французская дирижистская традиция сохранила государственное вмешательство в экономику даже при формально провозглашенном приоритете закона.
Бесспорно, Россия отставала от Голландии — государства, возникшего не на эксплуатации крестьян, а на свободе торговли. Отставали мы в известной мере от западногерманских государств, копировавших французские либеральные начинания. Но вот от Пруссии и от Австрийской державы Габсбургов отставание было уже практически незаметно. Как в Берлине, так и в Вене на повестке дня стояли те же самые экономические вопросы — освобождение крестьян и раздел земли.
Пруссия начала решать их целеустремленно и последовательно, Австрия — нервно и неуверенно. Россия же в начале XIX века практически так и не смогла перейти от слов к делу. Именно это обусловило возникновение существенного разрыва между «Востоком» и «Западом».
Впрочем, наша неспособность решать социально-экономические вопросы не была случайностью. Она, в свою очередь, покоилась на существенных ментальных отличиях российского общества. Император, от всей души желавший
Отец Александра — Павел I — представляет свою страну еще полностью в свете той традиции, которая на Западе стала отживать за несколько десятилетий до его восшествия на престол. Он — жесткий централизатор, дирижист, уверенный в том, что диктат лучше всякой свободы способен решать государственные проблемы.
Павел принадлежит к тому же поколению, что прусские реформаторы Штейн и Гарденберг, однако идеи, вынесенные ими с передовых в культурном отношении западногерманских земель, остаются для российского императора чуждыми. Даже по отношению к Наполеону Бонапарту и Иосифу Габсбургу—императорам, весьма часто проявлявшим склонность к самодурству, — Павел безнадежно провинциален. Для французского и австрийского государей дирижизм — недолеченная болезнь в целом сравнительно здоровой натуры, тогда как для неудачливого российского монарха — это сама его натура.
Александр — не только по характеру, но и по уровню приобретенных знаний, уже совершенно иной человек. Он получает хорошее западное образование от своего свободомыслящего воспитателя швейцарца Фридриха-Цезаря Лагарпа, выисканного для внука матушкой (или в данном случае вернее — бабушкой) Екатериной. Но дело даже не только в Лагарпе. Меняется сама эпоха. Вольный воздух Швейцарии (а также Англии, Франции и т.д.) проникает в Россию, и отечественная элита не может не реагировать на происходящие вокруг изменения.
Дней Александровых прекрасное начало
Наследник престола с большим почтением относился к преподносимым ему знаниям. Однажды новый слуга, не знавший Александра в лицо, умудрился не пустить его к крайне занятому делами учителю. Великий князь послушно подождал, пока Лагарп освободится, а затем смиренно сказал тому: «Один час Ваших занятий стоит целого дня моего».
В 13 лет Александр дал обещание своему воспитателю «утвердить благо России на основаниях непоколебимых». Однако не будь Лагарпа, новые идеи все равно тем или иным образом проникли бы в головы пытливых молодых людей. Александр появляется на свет, когда во Франции Жак Тюрго уже осуществил попытку реформирования торговли и когда Адам Смит уже опубликовал «Богатство народов». Французская революция отменяет ограничения в экономике как раз тогда, когда Александр энергично впитывает преподносимую Лагарпом информацию. А Кодекс Наполеона разрабатывается именно в те годы, в которые сам российский император составляет проекты преобразований.
Впервые в России вопрос о реформах ставится всерьез людьми, находящимися на уровне современных им европейских идей. Но при этом сама Россия не оказывается на уровне, достигнутом передовыми реформаторами.
В октябре 1801 г. Лагарп подает молодому императору секретную докладную записку, намечающую план реформ. В ней содержится помимо всего прочего анализ соотношения сил, который реформаторам необходимо принять во внимание. Противниками преобразований в раскладе Лагарпа оказываются: дворянство, напрямую зависящее от крепостных отношений; чиновничество, держащееся за табель о рангах; иностранцы, боящиеся развития событий по примеру Французской революции; да и вообще «почти все люди в зрелом возрасте». За реформы — лишь образованное меньшинство, часть буржуазии, да несколько литераторов. Иначе говоря, народ изменений не хочет, а потому они возможны лишь под давлением сверху, лишь под давлением императорского авторитета.